— Угу… Вот, Руслан, это мой новый сотрудник, будешь и с ним общаться, — представил Екимов Максима. — Шрайбикус он, услышишь — знай, по твою душу.

— Понял.

— А ты, брат, — обратился подполковник к Михайленко, — тоже знай. Это Русланчик, досье у меня найдешь. Грешен донельзя. Перед законом — за подделку авизо, перед местными — за отдых в гей-клубах Северной столицы. Так, Русланчик?

— Было да ушло…

По пути обратно в бригаду Екимов заехал на блокпост. Но ничего не добившись от старшего прапорщика, который просто не помнил, кого он менял, поехали в Северный. Из сорок шестой ОБрОН выехали глубокой ночью со встречной колонной двадцать первого отряда спецназначения.

— Твоя задача — поднять документы о том старлее, понял? Узнать, куда перевели и где он сейчас. И, главное, после узнать, кто ему из Ханкалы звонил. Если не помнит — скажи Андросову, чтоб поднял все переговоры за тот период. У него они должны быть записаны.

Екимов в предоставленном «Урале» на коленках составлял рапорт о бойце.

— А почему мы его с собой не взяли? — спросил Максим.

— Ночь, свидетель ценный. Не дай бог что. Сейчас наши жизни не так важны, как его. Он может помочь распутать такой клубок…

— А что этот Савинов?

— Я так думаю, кадровый военный, возможно, уволившийся, организовал липовое подразделение, поддельные документы и предложил услуги ваххам. Помогал ввозить и вывозить бандгруппы, полевых командиров. Оказывал ряд мелких услуг… Разберемся. Одно тебе скажу: без поддержки наверху или даже среди фээсбэшников он справиться не мог…

До Ханкалы долетели быстро. Екимов успел доложить обо всем генералу Кровлину, сдать рапорт и со спокойной душой пошел спать. А утром, сразу после завтрака, под шелест моросящего дождя и в серости пасмурного неба из палатки генерала Кровлина к Екимову вышли двое и представились следователями по особо важным вопросам военной прокуратуры.

— Товарищ подполковник, сдайте оружие и следуйте за нами, — заявил один из них.

Задержание Екимова проходило на глазах у всего отдела. Он спокойно сдал оружие и побрел, утопая в грязной жиже, в сторону вертолетной площадки.

Через час, когда дождь прекратился и жаркое солнце превратило грязь в серую пыль, из палатки вышел генерал с маленьким толстым рыжим человечком. Он поднял голову вверх и проследил взглядом за отправившимся из Ханкалы в Моздок вертолетом. Отдел, собравшийся почти в том же составе, что и на обмывании старлея Михайленко, смотрел на генерала Кровлина, желая услышать хоть какие-то разъяснения. Но их не последовало.

— К нам прислали нового руководителя отдела. Полковник Коновалов Рим Марсович. Шесть лет на оперативной и… э-э кадровой работе. Прошу любить и жаловать.

Генерал говорил как-то скованно, неуверенно бросая слова, что совсем не вязалось с тем, каким Максим видел его раньше.

— Коллеги, — опускаясь с носка на пятку, произнес рыжий, — построение через десять минут возле штабной палатки. При себе иметь рабочие блокноты и командирские сумки.

Никто не сделал и шагу. Коновалов посмотрел сначала на генерала, потом — на собравшихся и, поднеся к глазам руку с часами, зло улыбнулся.

— Время пошло. Буду проверять, в том числе и внешний вид, товарищи офицеры.

Отдел, ворча, побрел к штабной палатке.

— Прислали картонного льва из Москвы, — забубнил Андросов.

— Бред какой-то, откуда у меня командирская сумка? — возмущался по пути Радчиков.

Несмотря на это, все члены личного состава отдела привели себя в порядок, переоделись в форму, в том числе и Фатима, которая ранее ее не носила вообще, и выстроились вдоль палатки.

— Я так понимаю, командирская сумка есть только у старшего лейтенанта… как ваша фамилия?

— Михайленко, — ответил Максим.

— Неправильно, товарищ Михайленко. Надо говорить так: «Старший лейтенант Михайленко, товарищ полковник». Мы РУССКИЕ офицеры и должны соответствовать этому имени! Уставы писались кровью наших предков, РУССКИХ офицеров!

На небольшой строй он смотрел снизу, так как достигал едва ли плеча Бескровному — самому невысокому офицеру отдела.

— Расслабил вас Екимов, — причмокивая и закинув руки за спину, стал расхаживать новый начальник вдоль строя. — Запомните! Моя фамилия КОНОВАЛОВ! Старинная РУССКАЯ аристократическая фамилия! От слова «валю коней»! Любые протестные настроения, любая попытка саботажа мной будет жестоко и по-РУССКИ пресечена. Понятно?

— Понятно, — вяло ответил Андросов.

— Отставить. Я спрашиваю вас: ПОНЯТНО?

Все молчали.

— Надо отвечать: «Так точно, товарищ полковник».

— Мы все же не бойцы, товарищ полковник, и даже не мотострелковые офицеры… — вдруг взбрыкнул майор Максим Телешев.

— Выйти из строя, — вдруг резко развернулся полковник и капризно сжал зубы. — Кто вам дал право перебивать старшего по воинскому званию? Равняйсь, — обратился он уже к строю. — Смирно! Товарищ майор, за нарушение дисциплины объявляю вам выговор. Встать в строй.

Только Телешев попытался встать в строй, полковник его снова окликнул.

— Товарищ майор, — подчеркивая каждую букву, начал он, — отставить.

Телешев снова вышел из строя.

— Вы не знаете строевой устав? Давайте повторим. Равняйсь! Смирно! Объявляю вам выговор!

— Есть выговор, — ответил Телешев.

— Встать в строй! И чтоб никому не было повадно нарушать субординацию, вы, товарищ майор, должны будете до завтра вокруг штабной палатки сделать трассировку согласно требованиям наставления. Не справитесь — объявлю вам строгий выговор за невыполнение распоряжения. Остальным… Из-за подполковника Екимова — не будем пока говорить о степени его вины — была отменена поездка в Ножай-Юртовский район. И, несмотря на то, что к поиску ретранслятора подключились сотрудники центрального аппарата ФСБ, взяли, так сказать, под свой личный контроль, задачу по содействию им с нас никто не снимал.

«Этот рвач себе все припишет, всю работу Екимова, и выставит как личный подвиг, чтоб очередной значок получить», — подумал Максим.

— Поэтому, — продолжал полковник, — тот из вас, кто особо отличится с негативной стороны, будет отправлен туда. Разойтись.

И, не глядя на подчиненных, он развернулся и пошел в сторону штаба группировки.

— Только не бросайте меня в терновый куст, — сказал, сплюнув с досадой на землю, Телешев, когда полковник скрылся из виду. — Он думает, что работа «на земле»[22]— это наказание.