Все были пьяны, веселы и радостны. Особенно семья князя. Теперь можно было не скрывать от советников связь безродной прислуги с древними корнями воеводы. Итак на них смотрели искоса и шептались по углам, мол она тому не ровня, да еще и «ханская подстилка». Славка как могла, утешала подругу и уверяла ее, что все это злые языки, которые не стоят внимания.

— Ты и вовсе не старая и ты лучче усех вместе взятых, — гладила она Марушку по голове, когда та уткнувшись ей в колени, плакала и жаловалась на сплетни дворовых и даже княжьих советников, бояр и старшин. Одни не одобряли их связь, другие смотрели равнодушно. Но по столице гулял шумок про дворовую бабу и главного воеводу княжества.

— Надоть етому конец наладить, — говорил Владимир своему тестю. — Нехорошо жить невенчаными.

И вот, наконец, свершилось. Марушка получила звание и стала вровень с другими женами бояр. И хотя те и поджимали губы при встрече и кривились на ее поклоны, Маруша не жаловалась, она была счастлива. У нее теперь была семья: муж, дочь и сынок. Что еще надо женщине с ее страшным и горьким прошлым. Но она не стала сидеть дома, а все еще прислуживала Славке, помогала растить Ванюшу и души в нем не чаяла. Иногда, глядя на веселого карапуза, она утирала вдруг набежавшую слезу. И тогда Славка удивлялась этому, тормошила ее и приказывала говорить, но та отмалчивалась или ссылалась на себя, мол, не придет в толк еще от своего счастья.

— Разев могла я подумать дажа, что тако буду иметь! — Хлопала она в ладоши и улыбалась сквозь слезы.

Потом они вместе садились на сундук и плакали от счастья. Славка понимала ее, как никто другой. Ей также не верилось до сих пор, что ее муж Владимир рядом, и что уже есть сынок, и что они вместе.

— Иногда мне все не верится в ето и, кажется, усе кончится разом, — жаловалась она Маруше, — уж больно усе хорошо. Как бы што не вышло…

Марушка успокаивала ее, но в то же время легкая тень набегала на ее лицо, когда она искоса наблюдала за юной матерью и веселым младенцем. Она что-то знала или догадывалась, но все же не могла рассказать никому.

Владимир, несмотря на большую занятость, уделял время и своим родным: тестю, жене, сынку, шурину, а теперь и Маруше, приняв ее в свою семью. Об этом он и поведал на одном из собраний всем своим боярам и старшинам. Эту весть передали по всему уделу и многие прикусили языки, боясь княжеского гнева. А он, в последнее время, что-то скор стал на расправу: многие уже узнали характер молодого владыки.

— Дааа, — тянули, сердясь, бояре. — Не мед, как ожидалось. Крут.

Но дома он был мягок и весел. Славку обожал, сынишку не спускал с рук, с тестем часто вечерами спорил и обсуждал свои государственные дела, прислушивался к его голосу и доверял.

Это была его семья, и он не даст ее в обиду никому — ни хану, ни князьям.

Шли годы один за другим.

Уже утвердился Владимир в отцовской вотчине, уже закрепились связи со свеями и новгородцами, уже подрос его сынок Ванюша.

— Сення ему сполнилось три годка, — улыбалась Славка, видя, как смеется малыш, когда его подбрасывают крепкие руки мужа.

— Вырос сын, — в очередной раз ловил его Владимир и прижимал к себе, целуя в щечку. — Пора и на коника, и меч в руку.

— Што ты удумал! — Всплескивала ладонями Славка. — Мал еще. Пусть подрастет.

— Я ему ужо и дядьку подыскал, штобы учил помаленьку. Не боись, он ученый и смирный. Хорошим будет учителем.

Славка, слегка располневшая после родов, раскраснелась, и Владимир вдруг подумал, что как он любит свою жену, как красива она и как умна.

— Никогда не смогу ее разлюбить и никакая, даже самая наикрасивейшая не сможет мне ее заменить. Мое сердце и душа принимает только ее, — думал он, любуясь молодой женщиной.

Прижав к себе, впился со страстью в ее губы. Они так и стояли, целуясь, пока не поняли, что Ванюша уже долго тянет их за платье. Подхватив сына на руки, они со смехом повалились на широкую супружескую кровать. Ванюша визжал от восторга, Славка смеялась, а Владимир целовал их обоих.

Они еще не знали, что вскоре их семейная лодка будет подвержена испытаниям. Серьезным и страшным.

* * *

И время пришло. Многотысячная орда из половцев, мордвы, башкирцев и татар подступила к границам русских княжеств. Началось обещанное нашествие, такое, какое еще не случалось со времен Батыя. Об этом ползли слухи по всем княжествам, так как Узбек не скрывал своих действий по сбору войска и своих намерений. Доносчики докладывали своим князьям о готовящемся вторжении многотысячной армии монголов и их союзников.

Владимир также был предупрежден и с ужасом ждал посланников хана. Он понимал, что сейчас ему придется либо поставить своих воинов в его орду, либо самим попасть под волну, которая сметет его маленькое княжество одним махом. Он советовался и с воеводой и со своими боярами и старшинами и все советовали погодить, посмотреть, что будет.

— Хан жа не требават ужо счас воинав, — успокаивал его тесть, — и мы затаимся, будта и не знам што к чему. А там Бог не выдаст, свинья не съест.

Владимир нервничал и хмурился с таких слов, но делать было нечего, «давши слово — держись», вспоминал он пословицу, прикусывая в досаде губу. Славка, зная такое, жалела мужа и всячески его утешала, говорила, что может быть все и обойдется, что не будет хан требовать русских воинов.

— Зачем ему наши робяты? — говорила она ему после тяжелого разговора с советом. — У него и так полно своих. Думаю, што будет требовати пустить орду по нашим землям и усЁ. Евойная цель — Москва и Владимир, а мы можа и в стороне будем.

Князь видел в ее словах рациональное зерно, но все же, как подумает, что эти супостаты пройдут по его землям и, наверняка, будут грабить жителей, в поисках еды для себя и лошадей.

— Тольки б не жгли и не угоняли в плен и то хорошо, — успокаивал он себя и рассылал свои указания, чтобы не оказывали сопротивления ордынцам, давали все, что стребуют, а он потом все восполнит по полной.

— Главное, штобы не убивали людей, не сильничали жен и девок, не брали в полон. А всЁ остатнее поправимо, — говорил он своим соглядатаям, отправляя тех по селам и деревням со своим