Эгаре невольно рассмеялся.

– Хорошо, хорошо! – пропыхтел он. – Это просто… от неожиданности. Сейчас все пройдет…

Он попытался игнорировать боль.

Он гладил филигранные стежки, ткань, клюв птицы-книги, ее единственный глаз.

Манон вышила этот флаг к открытию «книжного ковчега», одновременно работая над своим провансальским покрывалом к свадьбе. Ее пальцы касались этой ткани, выводили эти стежки…

Манон… Неужели это единственное, что мне осталось от тебя?

– Зачем тебе выходить за него, за этого винодела?

– Его зовут Люк. И он мой лучший друг.

– Мой лучший друг – Виджайя, но я же не женюсь на нем.

– Я люблю его, и мне будет с ним хорошо. Он предоставляет мне полную свободу, не мешает мне быть такой, как я есть. Без всяких условий.

– Ты могла бы выйти за меня, и со мной тебе тоже было бы хорошо.

Манон опустила шитье на колени; глаз птицы был вышит наполовину.

– Я появилась в планах Люка, когда ты еще и не подозревал, что мы с тобой поедем в одном поезде.

– И ты не хочешь огорчать его сообщением о том, что ему придется составить новый план?

– Нет, Жан. Нет. Я не хочу огорчать себя. Мне будет не хватать Люка. Его великодушия. Я хочу его. Я хочу тебя. Хочу и север и юг. Я хочу жизнь со всем, что в ней есть! Я против «или», я – за «и». Люк предоставляет мне любое «и». Ты смог бы так, если бы мы стали мужем и женой? Если бы был еще кто-то, еще один Жан или Люк или два Жана или два Люка?..

– Я предпочел бы иметь на тебя исключительные права.

– Ах, Жан. То, чего я хочу, – это, конечно, эгоизм, я знаю. Я могу только просить тебя, чтобы ты остался со мной. Ты мне нужен, чтобы выжить.

– На всю жизнь, Манон?

– На всю жизнь, Жан.

– Маловато, но мне хватит.

Она, как будто в знак клятвы, уколола себя в палец и закрасила глаз птицы кровью.

А может, это был просто секс.

Он боялся этого – что был нужен ей лишь для секса.

Но когда они спали вместе, это всегда было больше, чем секс. Это было открытие мира. Это была исступленная молитва. Они всем своим существом ощущали себя, друг друга, свои души, свои тела, свою жажду жизни, свой страх смерти. Это был праздник жизни.

Боль отпустила, Эгаре вновь мог глубоко дышать.

– Да, Жордан, это наш флаг. Самый лучший, какой только можно придумать. Поднимите его на баке, впереди, чтобы все могли его видеть. А триколор – здесь, на корме. Ну, идите же!

Пока Макс выяснял на корме, какой из трепавшихся на ветру стальных тросиков предназначался для поднятия национального флага, а потом тащился через книжное чрево на бак, Эгаре чувствовал, как в нем закипают слезы. Но он знал, что не может плакать.

Макс закрепил флаг и стал поднимать его, все выше и выше.

С каждым его движением сердце Эгаре сжималось все болезненнее.

И вот флаг гордо реял на ветру. Птица-книга взмыла в небо.

Прости меня, Манон! Прости меня!

Я был молод, глуп и тщеславен.

– Ого! Смотрите, легавые! – крикнул Макс.

Катер речной жандармерии быстро приближался. Эгаре застопорил машину, и юркое суденышко пришвартовалось у борта «Лулу».

– Как вы думаете, мы можем рассчитывать на двухместную камеру, а? – спросил Макс.

– Мне надо срочно связаться с отделом по охране свидетелей, – сказал Макс.

– Не моя ли это издательница прислала их? – озабоченно произнес Макс.

– Я бы на вашем месте все же занялся мойкой окон или изучением морских узлов, – пробормотал Эгаре.

Молодцеватый жандарм в солнечных очках прыгнул на борт и ловко вбежал по трапу в рулевую рубку.

– Bonjour Messieurs. Service de la navigation de la Seine, Arrondissement de Champagne[28], капрал Левек, – лихо отбарабанил он обычное казенное приветствие.

По тону видно было видно, как он дорожил своей маленькой порцией власти.

Эгаре не удивился бы, услышав из уст этого Левека обвинение в несанкционированном бегстве из собственной жизни.

– Ваша Voies-navigables-de-France-Vignette[29], к сожалению, не размещена на видном месте. А еще я хотел бы убедиться в наличии обязательных спасательных жилетов. Спасибо.

– Я, пожалуй, пойду мыть окна, – сказал Жордан.

Через пятнадцать минут, получив устное замечание и письменное уведомление о взыскании денежного штрафа, мсье Эгаре выложил все деньги из кассы и из кармана брюк на стол – на «марку об уплате налога за пользование водными магистралями Франции», комплект спасательных жилетов неонового цвета, которые обязан иметь каждый капитан при прохождении шлюзов на Роне, и заверенную копию инструкций и положений VNF[30]. Денег не хватало.

– Так… – сказал капрал Левек. – Что будем делать?

Кажется, в его глазах плясали веселые искорки?

– А вы бы не согласились… э-э-э… Может, вы случайно любите книги? – спросил Эгаре, чувствуя, как у него от смущения изменилась дикция.

– Конечно. Я не одобряю эту глупую привычку всех читающих мужчин записывать в слабаки, белоручки и подкаблучники, – ответил жандарм, пытаясь погладить Кафку, который гордо уклонился от его заигрываний и проследовал мимо с высоко поднятым хвостом.

– Тогда, может, вы позволите предложить вам… э-э-э… пару книг вместо недостающей суммы, так сказать, в качестве компенсации?

– Ну… Я-то, допустим, возьму, за жилеты. А как же быть со штрафом? И чем вы собираетесь расплачиваться за стоянки? Я не уверен, что владельцы марин так уж сильно… любят читать. – Левек задумался. – Мой вам совет: идите за голландцами, у них хороший нюх на халяву и они всегда знают, где можно бесплатно бросить якорь.

Когда они шли через чрево «Лулу», вдоль книжных стеллажей, чтобы Левек выбрал себе «компенсацию недостающей суммы», капрал вдруг обратился к Максу, который драил окна рядом с креслом для чтения, усердно стараясь не смотреть на жандарма:

– Скажите, вы, случайно, не тот известный писатель?

– Я? Нет. Что вы! Я… э-э-э… – Жордан бросил быстрый взгляд на Эгаре, – …его сын и работаю обычным продавцом спортивных носков.

Эгаре изумленно уставился на Макса, которого только что против своей воли усыновил.