— Я понял. — Один из заседавших приподнялся на месте.

— И вот еще что, я просил у вас полную справку о положении финансов господ Гучкова, Родзянко и князя Львова.

— Почти закончено.

— Ускорьте. К следующему заседанию Капитула она должна быть.

— Будет сделано.

— Брат Катон, завтра утром, а лучше еще сегодня господин Родзянко должен узнать о существовании личного послания кайзера императору, в котором Вильгельм Прусский прощупывает возможность сепаратного мира с Россией.

— Это несложно, — кивнул брат Катон.

— Намекните также, что «партия мира» во главе с Распутиным и императрицей усиленно ратует за начало переговоров с германцами.

— Будет сделано.

— Вот и прекрасно, и когда расточатся враги трона небесного, да свершит Господь правосудие свое!

* * *

Часовые на площадках между этажами Главного штаба привычно вытягивались при виде спускающегося по лестнице полковника с флигель-адъютантскими аксельбантами.

— …Так, может, тогда еще филеров к дому приставить? — пыхтя, как самовар, вопрошал семенивший рядом полицейский чиновник.

— Хорошо бы, да только место там больно тихое, всякий новый человек как на ладони. А глаз у этого господина, судя по всему, острый. Как бы раньше времени не спугнуть. Стоит поспрошать, быть может, в домах поблизости сдается небольшая квартирка или комнатка с «хорошим» видом из окон…

— Ну, так вы ж токо прикажите. Если даже не сдается, вмиг организуем, — вмешался шедший за спиной Лунева сотник.

— Что организуем? — поморщился контрразведчик.

— Да мало ли что? Можно призрака им туда запустить, а можно приехать, типа мы санслужба, крыс, тараканов уничтожаем.

— Ну-ну. — Контрразведчик покачал головой. — Сходи разузнай, только без этих твоих крайностей.

— Как прикажете, без крайностей, так без крайностей. — Сотник хотел еще что-то добавить, но осекся. — Ваше высокоблагородие, — после короткой паузы заговорил он, — а вы, часом, не знаете, шо там за японо-отец у нашего мотора трется?

— Что? — Платон Аристархович отвлекся от терзавших его вопросов.

— Да вон, глядите. — Атаманец указал в сторону окна, выходящего аккурат на стоянку автомобилей у входа в здание. — По форме, как есть, японец: погон ненашенский, поперечный, два широких просвета, одна звезда — лейтенант, фуражка с красным околышем и желтой тульей. И не холодно ж ему! Стало быть, гвардеец.

— Опять японец?

— А шо, уже был?

— Был, дверью обознался. Или не обознался. Не знаешь случайно, где здесь генерал Круглов сидит?

— Генерал-майор Круглов, артиллерийский Комитет, главный приемщик. Аккурат под нами, этажом ниже.

— Стало быть, может, и обознался.

— Я на всякий случай слетаю, выясню, что за хокусайские картинки он на лобовом стекле рассматривает.

— Сделай любезность.

В тот момент, когда полковник Лунев вышел на улицу, сотник уже вовсю распекал дежурившего у автомобилей караульного.

— Так ведь союзник же нынче, — оправдывался солдат. — Ничего такого не спрашивал. Сказал, что желает себе авто купить, а вот какой лучше брать, не ведает. Вот и глядел, каков, стало быть, «дион-бутон», каков «бугатти» или вон «руссо-балт». А только я приметил, что ваш «делоне-бельвилль» ему больше всех приглянулся. Он его долго так рассматривал.

* * *

Император с улыбкой внимал сидевшей напротив за чайным столиком женщине и, отпивая небольшими глотками горячий чай из тончайшего севрского фарфора, думал о своем. Великая княгиня Ксения Александровна, старшая сестра императора, была, пожалуй, любимейшей из всей его родни еще с тех незабвенных детских лет, когда она наставляла будущего государя всея Руси в высоком искусстве ловко бросать камешки. Наследнику-цесаревичу всегда нравилось смотреть, как они, отскакивая от воды, прыгают зайцами. Ныне, когда судьба вознесла его на престол, Николай сохранял к милой Ксении нежнейшую привязанность.

В эти тяжелые дни великая княгиня, как и большинство женщин императорской фамилии, снаряжала медицинские поезда, привозившие на фронт врачей и медикаменты и увозившие всякий раз сотни раненых. В Петрограде у Ксении Александровны был свой госпиталь, о нуждах которого она вроде бы и желала нынче говорить с братом. Однако нужды разрешились в считанные минуты, и беседа повернула совсем в иное русло.

— Ники, — почти наставительным тоном произносила великая княгиня, — неужели же ты сам не чувствуешь приближения некоего дикого невообразимого, первозданного ужаса? Как можешь ты быть таким спокойным?

— В стране, ведущей войну, голубушка, спокойствие государя, быть может, высшая его добродетель, — вздохнул император. — В этот час на фронтах, возможно, гибнут тысячи людей, но, умирая, все эти несчастные россияне мысленно взирают на своего царя. Стоит мне поддаться унынию, а уж тем паче утратить спокойную уверенность в нашей правоте — и все рухнет.

— Но все и так может рухнуть, дорогой мой Ники. Послушай, что я скажу тебе: глаза российского орла не видят света, и черный ворон служит ему проводником. Черный ворон летит на поля, усеянные трупами, и радуется поживе, ведя за собой властителя птиц. Он летит на зов смерти, не ведая страха, но смерть уже и над ними занесла косу. Змеи притаились меж тел, и погибель будет ворону, и погибель российскому орлу.

— Ну что за бредни, милая моя Ксения?

— Это не бредни, это пророчество. Пророчество той, чьи слова вещие, и это проверено многократно.

— Абсурд, моя дорогая, полный абсурд! — Николай II покачал головой, с искренним сожалением глядя на сестру. Лицо ее напоминало ему сразу и убиенного государя Павла I, и маменьку-императрицу. Пожалуй, Ксению можно было назвать не слишком красивой, но глаза, живые и выразительные, освещали его светом глубокой внутренней правоты. — Я знаю, о ком ты говоришь, — чуть помедлив, вновь заговорил император. — Это все слова модной ныне в столице прорицательницы Лаис Эстер. Она намедни у супруги дяди Николаши сеанс устраивала. Не правда ли? Ксения, постыдись, она же австриячка, и наверняка ее слова пишутся в Генеральном штабе Франца-Иосифа. Я вообще в недоумении, что эта госпожа до сих пор делает в Петрограде?!

— Она не австриячка. Ее отец венгерский князь Лайош Эстерхази, это правда. Но в своей жизни она провела в австрийских владениях всего несколько месяцев. С тем же успехом тебя можно именовать немцем или же японцем.

— Скажешь тоже! — Император невольно сдвинул брови и поставил недопитый чай на стол.

— Она выросла в священном городе Карнаве. Судя по всему, это где-то в Атласских горах.

— Все эти таинственности, прорицания, священные города… Право слово, пустое, тебе не следовало бы заниматься всем этим.

— Отчего же, мой дорогой брат? Ведь только слепому не видно, что ворон, о котором идет речь в прорицании, — ваш бесноватый Старец. Его дальнейшее пребывание близ императорской семьи — прямой скандал! Но хуже того, он ведет державу к гибели. Вас окружают притаившиеся змеи, великое множество змей!