своих маленьких, но, без сомнения, очень важных делах. Далеко позади остались сверчки, стрекотавшие в высокой ломкой траве на опушке леса.

– Давай! – скомандовал я Войю.

Собака рванулась вперед, обежала круг и зигзагами понеслась сквозь папоротники, а потом, в одно мгновение, застыла неподвижно, словно отлитая из бронзы. Я двинулся за ней, подняв ружье. Через два-три шага – ну, самое большее через десять – из зарослей взвился крупный рябчик и устремился в чащу, ломясь через кусты. Прогремел выстрел, лесистые утесы отозвались эхом, а за тонкой пеленой дыма рухнуло наземь что-то темное, в облаке перьев – бурых, как листва под ногами.

– Апорт! – скомандовал я.

Войю сорвался с места. Не успел я и глазом моргнуть, а он уже несся галопом ко мне, изогнув шею и не забывая вилять напружинившимся хвостом, аккуратно удерживая в розовой пасти целый ворох пестрых бронзовых перьев. Торжественно возложив птицу к моим ногам, он устроился рядом: шелковистые уши легли поверх лап, морда опустилась на землю.

Я сунул рябчика в сумку и наклонился к Войю, показывая без слов, как я им доволен. Потом сунул ружье под мышку и махнул собаке – мол, пора идти.

Часам к пяти вечера я выбрался на небольшую поляну и сел отдышаться. Войю подошел и плюхнулся передо мной.

– Ну что? – спросил я.

Войю с печальным видом протянул мне лапу – я взял ее.

– Вернуться к ужину мы уже точно не успеем, – сказал я, – так что можно расслабиться. Знаешь, а ведь это ты виноват. У тебя что, колючка в лапе? Ну-ка, посмотрим… Ага, вот! Видишь, я вытащил. Теперь можешь нюхать и лизать сколько влезет. Только не слишком вываливай язык, а то потом ото мха его не очистишь. Что ты так пыхтишь? Полежать-отдышаться не хочешь? Нет, эти папоротники нюхать не надо. Даже не смотри туда, слышишь? Сейчас мы с тобой покурим, потом подремлем чуток и вернемся домой при свете луны. Только представь себе, какой у нас будет роскошный ужин! И как Хаулит будет рвать на себе волосы, когда мы не вернемся вовремя! Подумай, сколько всего ты сможешь порассказать Гамэну и Мёшу! Подумай, какой ты сегодня молодец, хороший пес! Вот так, старина. Вижу, ты устал. Ну, поспи со мной немного.

Войю и вправду подустал. Он растянулся на листьях подле меня, но я не понимал, спит он на самом деле или нет, пока задние лапы у него не начали подергиваться. Тут-то я понял, что ему снятся славные подвиги. Я, возможно, тоже прикорнул, но, когда поднялся и открыл глаза, солнце, казалось, не сдвинулось ни на дюйм. Войю вскинул голову, прочел у меня по глазам, что я пока еще никуда не иду, несколько раз хлестнул хвостом по сухой листве и со вздохом улегся обратно.

Я лениво огляделся вокруг и только теперь заметил, какое волшебное место я выбрал для отдыха. То была овальная поляна в самом сердце леса, устланная ровным ковром зеленой травы. Окружавшие ее деревья были гигантскими: сплошная круговая стена из зелени, заслонявшая всё, кроме бирюзового овала над головой. И только сейчас я обратил внимание, что посреди этой зеленой поляны притаилось озерцо, кристально чистое, сверкающее, как зеркало в траве, рядом с гранитным блоком. Удивительная симметрия деревьев, поляны и прозрачного озера, казалось, просто не могла возникнуть по прихоти случая. Раньше я не видел эту поляну и ни разу не слышал о ней от Пьерпонта или от Барриса. Это было настоящее чудо – водоем, сверкающий и чистый, как бриллиант, изысканный и правильный, как римский фонтан, оправленный в изумрудную зелень. И эти величественные деревья – они тоже принадлежали не Америке, а какому-то древнему, овеянному легендами французскому лесу, где на бессолнечных полянах высятся мраморные статуи, поросшие мхом, всеми забытые, а в сумерках леса таятся феи и витают изящные призраки из страны теней.

Я лежал и смотрел на залитый солнцем густой подлесок, где багровели кардинальские лобелии, смотрел, как длинный пыльный сноп солнечных лучей падает в воду наискосок, подцвечивая бледным золотом плавучие листья. Сквозь узкие темные прогалины между деревьями проносились птицы, словно струи пламени, – великолепные кардиналы в багряных одеждах, давшие имя и самим лесам, и деревне в пятнадцати милях отсюда, и всей этой местности.

Я перевернулся на спину и посмотрел на небо. Какое бледное! Бледнее, чем яйцо малиновки. Казалось, я лежу на дне колодца, меж зеленых стен, вздымающихся к небу со всех сторон. И, лежа так, я вдруг почувствовал, что воздух становится слаще. Благоухание сгущалось, делалось все отчетливее, и я подумал: должно быть, ветер принес его откуда-то издалека, с лилейных полей. Но не было никакого ветра, воздух оставался недвижен. Золотистая муха села мне на руку – муха-цветочница. Казалось, эта благоуханная тишина встревожила и ее.

И тут Войю зарычал у меня за спиной.

Я замер совершенно неподвижно, едва дыша: глаза мои были прикованы к фигуре, которая двигалась вдоль края озерца, в луговых травах. Войю перестал рычать и теперь молча скалился, напружинившись до дрожи.

Наконец, я вскочил и быстро пошел к водоему, пес побежал следом. Фигура – женская фигура – медленно повернулась к нам.

IV

Она стояла неподвижно, пока я не подошел. Вокруг была такая тишина, что, заговорив, я испугался собственного голоса.

– Нет, я не заблудилась, – сказала она тоном ровным и плавным, льющимся, как вода. – Какой у вас красивый пес! Он не подойдет?

Прежде чем я успел ответить, Войю подобрался к ней и уткнулся шелковистой мордой ей в колени.

– Не может быть, – сказал я, – чтобы вы пришли сюда совсем одна.

– Одна? Ну да, я пришла одна.

– Но до ближайшего жилья далеко. Кардинальские Ручьи, должно быть, милях в девятнадцати отсюда.

– Я не знаю, что это за Ручьи, – сказала она.

– Сен-Круа – это уже в Канаде и по меньшей мере в сорока милях. Как же вы попали в Кардинальские леса? – удивленно спросил я.

– В леса? – повторила она, и в голосе ее появилось легкое раздражение.

– Ну да.

Она ответила не сразу: некоторое время просто стояла, нахваливала Войю и ласково его поглаживала.

– Ваш пес мне нравится, он очень красивый. Но мне не нравится, когда меня допрашивают, – тихо промолвила она. – Меня зовут Изонда, и я пришла к источнику, чтобы посмотреть на вашего пса.

Я опешил, но через пару секунд взял себя в руки и сказал, что уже через час начнет темнеть. Но она не ответила и даже на меня не взглянула. Тогда я зашел с другой стороны:

– Этот