водоем… вы назвали его источником… восхитительный источник! Я его раньше не видел. Даже не верится, что все это сотворила природа.

– Да ну? – сказала она.

– А вы так не думаете? – спросил я.

– Никогда об этом не задумывалась. А давайте вы мне оставите своего пса, когда уйдете?

– Моего… моего пса?

– Если вам не жалко, – сказала она просительно и впервые за все время посмотрела мне в глаза.

На миг наши взгляды встретились, а затем на лицо ее словно набежала тень. Я увидел, что она смотрит мне на лоб – пристально, неотрывно.

Пока я соображал, что происходит, она подошла ближе, не отводя глаз. Я вспомнил, что у меня там едва различимая метка, родимое пятно – крошечный полумесяц прямо над бровью.

– Это шрам? – спросила она, сделав еще шаг ко мне.

– Вы про этот полумесяц? Нет.

– Нет? Вы уверены?

– Абсолютно, – ответил я, пораженный ее настойчивостью.

– Родимое пятно?

– Да… но почему вы…

Она отступила, и я увидел, что с ее щек схлынула краска. На миг она прижала руки к глазам, словно пытаясь отгородиться или изгладить мое лицо из памяти. Затем медленно опустила руки и села на длинный каменный блок, полукругом окаймлявший источник. К своему удивлению, я заметил на этом камне резьбу. Войю снова подошел к девушке и положил голову ей на колени.

– Как вас зовут? – спросила она после долгой паузы.

– Рой Карденхе.

– А меня – Изонда. Это я вырезала на камне стрекоз. И рыб, и ракушки, и бабочек – всё, что вы тут видите.

– Вы?! Они изумительно нежные… но это не американские стрекозы…

– Нет, они красивее. Видите, у меня с собой молоток и резец.

Она достала молоточек и резец из странной сумки, висевшей у нее на боку, и протянула мне.

– Вы очень талантливы, – сказал я. – Где вы учились?

– Что? Я нигде не училась… я просто всегда это умела. Видела всякие вещи и вырезала их из камня. Вам они нравятся? Когда-нибудь я вам покажу и другие вещи, которые я сделала. Если бы у меня был большой кусок бронзы, я могла бы сделать вашу собаку, такую же красивую, как в жизни.

Внезапно ее пальцы разжались – и молоток упал в источник. Я наклонился и погрузил руку в воду, пытаясь его нащупать.

– Вон он, там, сверкает на песке, – сказала она, склоняясь рядом со мной над источником.

– Где? – спросил я, глядя на наши лица, отраженные в воде. Пока что я отваживался смотреть ей в лицо так долго только в отражении.

Гладь водоема передавала изысканный овал ее лица, густые волосы, глаза. Я услышал шелест ее шелкового платья, мелькнула белая рука и выхватила молоток со дна, взметнув облако брызг, разбивая отражение.

Но вскоре потревоженное озерцо успокоилось, и снова я увидел в воде ее глаза.

– Послушайте, – произнесла она тихо. – Как вы думаете… вы еще придете к моему источнику?

– Приду, – сказал я. Мой голос прозвучал глухо: в ушах стоял шум воды.

По поверхности озерца промелькнула быстрая тень. Я протер глаза.

Там, где ее лицо только что отражалось рядом с моим, больше ничего не было, лишь розовеющее вечернее небо, в котором светилась одинокая звезда.

Я выпрямился и обернулся. Девушка исчезла. Я увидел бледную звезду, мерцавшую надо мной в сумерках, увидел высокие деревья, неподвижно застывшие в тихом вечернем воздухе, увидел собаку, прикорнувшую у моих ног.

Сладкий аромат рассеялся – в ноздри ударил тяжелый запах папоротника и перегноя. Внезапно мною овладел какой-то слепой страх. Я схватил ружье и бросился бегом через лес, уже погружавшийся во тьму.

Пес мчался за мной, с треском продираясь через подлесок. С каждой минутой становилось все темнее, но я продолжал идти. По лицу градом катился пот, голова шла кругом. Как я добрался до той рощицы, где несколько часов назад мы говорили с Дэвидом, – убей бог, не помню. Тут я свернул на тропинку и вдруг заметил краем глаза человеческое лицо. Оно выглядывало из темных кустов и словно следило за мной – ужасное лицо, совершенно желтое, скуластое и узкоглазое.

Я застыл как вкопанный. Собака у меня за спиной зарычала. Затем я бросился прямо на него, на это лицо, вслепую ломясь через кустарник, но последний закатный луч уже угас, и когда я опомнился, то понял, что еще шаг – и я безнадежно потеряюсь в этом лабиринте кустов и сплетающихся лоз, а значит, надо возвращаться на тропу, пока не поздно.

Когда я вышел к позднему ужину, собственное мое лицо было бледным, как мел, и к тому же изрядно исцарапанным. Хаулит прислуживал мне с немым укором в глазах, потому что суп, дожидаясь меня, перестоял, а рябчик оказался совсем постным.

Дэвид накормил собак и привел их в дом. Я придвинул кресло поближе к огню и поставил пиво рядом на столик. Собаки свернулись у моих ног, важно моргая на трескучие фонтаны искр, которыми вспыхивали пылающие в очаге массивные березовые поленья.

– Дэвид, – сказал я, – ты говорил, что видел сегодня китайца.

– Да, сэр.

– А что ты теперь об этом думаешь?

– Я мог и ошибиться, сэр…

– Но ты так не думаешь. Какой виски ты налил сегодня в мою флягу?

– Обычный, сэр.

– И сколько?

– Около трех глотков, как обычно, сэр.

– Как, по-твоему, не могла ли с этим виски выйти какая-то оплошность? Может, в него что-нибудь попало… например, какое-то лекарство?

Дэвид улыбнулся и сказал:

– Нет, сэр.

– Ладно, – кивнул я. – Мне приснился необычный сон.

Произнеся «сон», я приободрился и утешился. До сих пор я не смел произнести это не то что вслух, а даже про себя.

– Необычный сон, – повторил я. – Около пяти часов вечера я заснул в лесу, на той красивой поляне с источником… то есть с озерцом. Ты знаешь это место?

– Нет, сэр.

Я описал его подробно дважды, но Дэвид лишь покачал головой.

– Говорите, резной камень, сэр? Мне такого не попадалось. Разве что вы имеете в виду Кардинальские Ручьи…

– Нет-нет! Эта поляна далеко оттуда. А возможно ли, чтобы какие-то люди жили в лесу между этими местами и границей Канады?

– Тут никого нет до самого Сен-Круа – по крайней мере, насколько мне известно.

– Ну и, конечно же, – продолжал я, – когда мне показалось, что я вижу китайца, это была просто игра воображения. Меня слишком впечатлили твои слова, вот и все. Да и ты, разумеется, не видел никакого китайца, Дэвид.

– Наверное, нет, сэр, – с сомнением произнес Дэвид.

Я отослал его спать,