Бузеева смотрела мимо собеседника, в окно, за которым серебрились на солнце деревья в инее. Давая понять, что тема исчерпана.

– Значит, свидание не состоится?

– Ждите! – отрезала молодая актриса. – Лида ведь не для того брала отпуск, чтобы ее постоянно дергали. Приедет, куда денется.

– Она живет одна?

– Одна. Снимает комнату в Свиблове. Малюсенькую конурку в обшарпанной двушке. За этакую дыру отдает половину зарплаты. Она ведь приехала из провинции, как большинство из нас.

– А вторую комнату кто занимает?

– Никто. Хозяева закрыли, когда уезжали на заработки. Там их вещи сложены.

Из театра он вышел недовольный собой и слегка встревоженный. Почему-то отсутствие второй «служанки» ему не понравилось. Хорошо, если дама действительно поехала отдохнуть от столичной суеты, сменить обстановку, отвлечься от печальных событий. А вдруг нет? Вдруг Глория права, и верная «Ирада» отправилась сопровождать «египетскую царицу» в Царство Мертвых?..

От этой мысли Лаврову стало дурно. Во-первых, такой поворот означал бы, что в театре Зубова орудует маньяк. Во-вторых, с Глорией происходит необъяснимая метаморфоза, – она предугадывает судьбы. Неужели чертов дом на нее повлиял?

– Не может быть…

* * *

Шагая по улице, Лавров ощутил голод и вспомнил, что не завтракал. Не мешало бы перекусить. Ближайшее к театру кафе называлось «Меломан». Здесь подавали блинчики с разными начинками, вареники, пельмени и запеканки, отведывать которые приходилось под старые песни: Утесов, Вертинский, Шульженко…

Лавров узнал об этом, когда расположился за столиком у окна и сделал заказ. После второй песни он жестом подозвал официанта и хмуро осведомился:

– Поновее чего-нибудь нельзя поставить?

– Нельзя, – не моргнув глазом, парировал парень. – У нас специфика. Сюда ходят слушать музыку.

Лавров стоически поглощал блинчики, разглядывая немногочисленных посетителей. Семья пенсионеров с внуком, одинокая дама преклонных лет, две девушки, по виду старшеклассницы.

– А тут прикольно! – захихикали они, с любопытством оглядываясь.

Стены были оформлены стилизованными афишами в духе послевоенного времени и черно-белыми фото бывших кумиров. На барной стойке красовался настоящий патефон.

Лавров чуть не поперхнулся, когда в зал, освещенный желтыми абажурами, вошла… Тамара Наримова. Вот это удача! Вероятно, она иногда обедала здесь… или ужинала, чтобы не сидеть дома в одиночестве.

Он, не раздумывая, схватил тарелку и двинулся к ней.

– Позвольте составить вам компанию?

– Вы? – непритворно удивилась она. – Откуда?

– Заходил в театр… встречался с вашим режиссером. А на обратном пути решил послушать Шульженко.

– Врете! Мужчины всегда врут.

Она улыбалась, и ее ослепительная улыбка не вязалась с грубыми словами. Однако именно на этот контраст она и делала ставку.

– Вру, вру… – сразу согласился Лавров. – Просто шел мимо, почувствовал, что голоден. Заглянул в кафе. И вот моя награда, – несравненная госпожа Наримова!

Официант знал ее и принес обычный заказ: картофельную запеканку с грибным соусом.

– Вы опасный ловелас, – засмеялась она, глядя на «журналиста». – Но меня вы не проведете. От вас за версту разит… милицией.

«Все хорошо, прекрасная маркиза, – доносился из динамиков голос Утесова. – За исключеньем пустяка…»

Слова песни казались двусмысленными, и Наримова это уловила. Она уступала покойной приме в красоте, но в ее внешности сквозил взрывной южный темперамент, – черные брови, которые, не будь выщипанными, срослись бы на переносице; густые и жесткие волосы; темные нервные губы; смуглый оттенок кожи.

Наримова была по-своему хороша и со вкусом одета. Интересно, теперь, когда соперница устранена, она попытается соблазнить Зубова или оставит того в покое? В любом случае должно пройти время.

Она, не стесняясь, принялась с аппетитом жевать запеканку. Лавров, который почти доел блинчики, попросил официанта подать творожную бабку к чаю.

– А мне кофе по-турецки, – добавила актриса.

– Я не мент, – заявил Лавров, доверительно наклоняясь к ней через столик.

– Мне все равно…

– Я ваш горячий поклонник!

– Врете.

Наримова не трудилась подбирать новые слова для беседы. Она хотела посмотреть, как будет выкручиваться лже-корреспондент. Лавров оказался не оригинален.

– Я стал вашим поклонником еще тогда… на той печальной репетиции…

– Ну, хватит, – засмеялась актриса. – Вы не умеете притворяться. Вас не взяли бы даже в уличный балаган.

– Не судите слишком сурово…

– Что вам нужно? – прямо спросила она. – Вы же не ради флирта подсели ко мне?

Лавров решил во всем признаться и даже покаяться. Это наверняка ее умилит.

– Меня наняли для расследования…

– Убийства? – перехватила инициативу Наримова. – Значит, вы заранее знали, что оно готовится? Вам, конечно, наплели про меня с три короба! Нашли Лукрецию Борджиа[17]! Решили, будто я собираюсь отравить несравненную Полину? Не развешивайте уши! В том, что Жемчужная умерла, моей вины нет.

– В общем-то я расследовал шантаж…

Наримова будто с размаху налетела на незримую преграду. Она застыла с открытым ртом, потом взяла себя в руки и ровным голосом спросила:

– Кто вас нанял?

– Сначала сама Полина, потом человек, которому не безразлично…

– Ясно! – не дослушала женщина. – Сразу бы так и сказали!

– Мне поручили действовать инкогнито… чтобы не будоражить коллектив, – напропалую сочинял Лавров. – И не вызывать кривотолков. Я был вынужден скрываться под личиной журналиста.

На сей раз актриса не сумела разоблачить его лжи. Она о чем-то напряженно размышляла, так что потеряла аппетит и отложила вилку.

– Я обязана отвечать на ваши вопросы? – холодно осведомилась она.

– Нет, но… кое-кому это не понравится. Более того, ваш отказ помогать в поисках убийцы… вызовет подозрения.

Он мог бы не намекать на Зубова, Тамара и без того сообразила, о ком идет речь.

– Убийцы?

– И шантажиста, разумеется, – кивнул Лавров. – Погибшую этим не вернешь, но зло должно быть наказано.

Из черных, опушенных длинными ресницами глаз Наримовой полетели искры.