– Зачем вы пугали Жемчужную?

– Неужели не понятно?

Лавров опустил глаза. Ему вдруг стало неловко за красивую и неглупую женщину, которая использует недостойные приемы в извечном противостоянии амбиций, – профессиональных и любовных. Как шулер в азартной карточной игре, когда ставки достаточно высоки.

– Нельзя играть краплеными картами, – сказал он.

– Бросьте! – вспыхнула Наримова. – Я от всего откажусь! Меня стараются оговорить, оболгать. У нас в театре все друг друга подсиживают.

– Что, если я записал наш разговор на диктофон?

– Ха! И он еще говорит о «крапленых картах»! Где ваш диктофон? В кармане? Качество записи будет никудышным. К тому же здесь музыка громко играет.

– Техника не стоит на месте, – невозмутимо парировал Лавров. – Если вы мне не предоставите доказательства измены, которыми вы пугали Полину…

– Черт бы вас побрал! Никакого диктофона у вас нет… Вы обещали, что Зубов ничего не узнает.

– Так и будет, – искренне заверил ее «сыщик». – Отдайте мне второго любовника госпожи Жемчужной, и я вас больше не потревожу. Если вы не убийца, вам нечего бояться.

– В нашем гадюшнике ничего не утаишь, – проворчала Наримова. – Надо же, Катенька Бузеева меня выследила! Они с Лихвицкой два сапога – пара. Обе просто молились на Полину, выслуживались перед ней, пресмыкались, угождали. Им неспроста достались роли служанок Клеопатры. Они и в жизни были у нее на побегушках! Кстати, чай для Полины зачастую заваривала Лихвицкая, и не дай бог, чтобы кто-то выпил. Вероятно, она и засекла меня за ширмами. Счастье, что хоть следователю не сдала. Ума хватило. А то бы меня уже посадили. Ведь посадили бы?

– Косвенных улик маловато для серьезного обвинения. Кровь бы вам попортили, это факт. А если присовокупить еще и злонамеренный маскарад…

– Чем же вы лучше меня? – усмехнулась актриса. – Только что мораль читали, а сами вымогаете у меня информацию.

– Я работаю, госпожа Наримова. Ничего личного.

– Подлая у вас работа. Гадкая! Высматривать, вынюхивать… собирать сплетни…

– Кому что нравится.

Она полезла в сумочку, достала блокнот с ручкой и вопросительно уставилась на Лаврова:

– Диктуйте ваш электронный адрес.

– Зачем?

– Вы же требовали доказательств… Я вам их перешлю на е-мейл.

* * *

Москва. XVI век.

Юрий Сатин пробрался в Москву как вор, в чужом платье и без коня, пешком. Простолюдином быть спокойнее, чем опальным боярином, за которым охотятся «черные вороны», царские опричники. Всю фамилию Сатиных решил истребить лиходей Иван Васильевич, – даром, что верою и правдою служил ему Алексей Адашев, первый советник, глава Думного правительства. Казненный по приказу царя дядька Юрия приходился жене Адашева родным братом.

Не думал, не гадал молодой Сатин, что при таком покровительстве постигнет их род столь жалкая участь. Что придется ночью, украдкой разыскивать прежних знакомцев, дабы сообщить им о государственной измене. Не преданность царю двигала им, а единственно жажда мести. Пусть тяжкая кара обрушится на проклятого Орна, беса во плоти, посягнувшего на невинную девицу…ненаглядную Оленьку.

Не вынесла она позора и надругательства над собой, слегла в горячке и преставилась. Не помогли ни молитвы старой ключницы, ни отвары из заговоренных трав…

За Челобитенной Избой Юрий остановился, переводя дух и оглядываясь, потом свернул в грязную улочку, где в слюдяных окошках едва теплился свет. Ноги по щиколотки проваливались в грязь. Кое-где от дома к дому были проложены скользкие бревна, но в темноте их не разглядишь.

Добравшись до нужного дома, он трижды стукнул в окошко и затаился. Скоро открылась дверь, из сеней высунулся бородатый дьяк.

– Эй, кто там?

– Я, Сатин…

– Тише! Тише! – всполошился дьяк. – Соседи услышат, донесут. Тогда никому головы не сносить! Ни тебе, ни мне… У меня семья, жена снова брюхатая… Опричники нагрянут, никого не пощадят. Слыхал, всю родню Адашевскую под корень извели? Малых детей не пожалели!

– Мне уйти? – обиделся Юрий.

– Что ты? Бог с тобой… я не гоню. Заходи, только без шуму…

Дьяк посторонился, пропуская гостя в темные сени.

– Дальше не пойду, – сказал тот. – Разговор есть…

– Об чем? Я к вашей опале руки не прикладывал… нет на мне греха. Это все Захарьины, родственники покойной царицы Настасьи, – зашептал хозяин. – Царь шибко ее любил, до сей поры убивается. А Захарьины свою выгоду в том узрели, решили Адашева сковырнуть… вот и доложили, будто он задумал худое супротив царицы…

– Нешто и свидетели нашлись?

– Думаешь, мало у Адашева ненавистников? Он ведь мздоимцев-то сурово наказывал, волокитчиков разных не жаловал. Челобитные принимал от каждого, не глядел на знатность. Бояр прижимал… правда, по совести.

– Так то с царского же благословения!

– Многие на вас зло затаили. На царя не замахнешься… а друг дружке почему глаза не выклевать? Обвинили всех близких к Адашеву в «злом умысле», колдовстве… дескать, царица Настасья не своей смертью померла, помогли ей…

– Ложь сие! Наговоры!

– Теперь уж поздно, – дьяк схватил себя за бороду и сильно дернул с досады. – Поздно! Уезжай, Юрий… пока тебя не схватили.

– У меня дело к тебе.

– Давай, не тяни. Светает скоро!

– Слыхивал ли про нападение на купеческий обоз?

– Который из-за моря возвращался? Как не слыхать? Разбойнички, тати лесные, на торговых людишек напали, побили без разбору, ограбили. Казне урон нанесли. Царь лютует! Орна к себе требует! А тот не торопится ехать.

– Это его отряд купцов перебил, – с мстительным удовольствием вымолвил Юрий. – Опричники сами сие зло учинили и на разбойников указали. Не было там иных татей, окромя их бесовского племени.

– Да ну…

– Я сам видел! На тракте, неподалеку от дядькиной вотчины, на разоренный обоз наткнулся. Купцы не оказали сопротивления, потому как Орн должен был их охранять. Он со своими всадниками налетел вихрем, всех уложил и перстень украл! Волшебный, со знаком каким-то. Перстень купцы обманным путем добыли, из чужой страны вывезли… по государеву приказу. А Орн на царское добро позарился! Все сокровища из обоза он на мертвой пустоши зарыл, сам Дух Болот их теперь охраняет…

– Не врешь? – засомневался дьяк.

– Чем хочешь поклянусь! Хоть Богом, хоть матерью… хоть памятью Оленьки!

– Верю…