– Да, – говорит она.

Будь она одна, все было бы по-другому. Если бы, когда началась стрельба, она гуляла по зоопарку одна. Она бы, конечно, убежала. И спряталась бы. Но что потом? Она достаточно сильная и достаточно быстрая, и она умная, и будь она одна, то к этому моменту решила бы ни от кого не ждать помощи. В ограде зоопарка можно наверняка найти место, где она сумет перелезть, даже если при этом немного поранится о колючую проволоку. Она представляет себе, как крадучись выходит из вольера, выглядывая из-за углов, а потом убегает на открытое пространство среди деревьев и бесконечных извилистых тропинок. Она будет бесшумной и быстрой, и они не заметят ее.

Она думает, эти парни не особенно опытные. Если она будет внимательной, то сможет скрыться от них и выбраться отсюда. Она также разыщет других людей. Теперь она не будет эгоистичной и постарается спасти не одну себя. Она разыщет женщину с ребенком, и протянет руку любому, кого найдет в укрытии, и поможет им всем спастись. Она будет держаться тени и показывать дорогу. Она не станет спешить, и не издаст ни звука, и в тысячах футов ограды найдет в конце концов слабое место. Или поджидающего полицейского.

Она представляет себя тенью.

А если преступники обнаружат ее, она побежит. Она гораздо выносливей их в беге, поскольку пробегает по шесть миль четыре раза в неделю. В беге ей нравится одна вещь: при низкой влажности воздуха, когда мышцы расслаблены, человек через какое-то время делается невесомым, избавляется от тяготения. Боль в бедрах и легких высвобождает гелий, и человек не чувствует своего тела.

Иногда она перестает чувствовать ступни. Иногда все тело превращается в воздух. Когда она бежит.

– Мама? – спрашивает он.

– Ты готов? – шепчет она. – Тебе надо быть очень внимательным и делать в точности то, что я скажу. И вести себя очень тихо.

– Или они нас убьют, – добавляет он.

Она задумывается.

– Или они могут нас убить, – соглашается она.

Ей кажется, она видит, как он кивает.

Джоан встает, взяв его за руку. Потом поднимает его, и он обхватывает ее ногами, а она старается твердо стоять на земле. Вокруг кромешная тьма, и Джоан на ощупь делает первый шаг. Одной рукой она придерживает его за попку, а другой опирается на каменистую стену, чтобы сохранить равновесие.

Он прижимается рукой к ее подбородку, и она чувствует, как он ерошит ей волосы. Первый шаг она делает настолько медленно, что ощущает движение каждого мускула ступни. Пятка давит вниз, растягиваются сухожилия лодыжки, изгибается свод стопы, а затем пальцы касаются земли, и еле слышно хрустит сухая трава.

Ей кажется, она делает два шага в минуту, скользя рукой по каменной гряде, дюйм за дюймом отмеряя перемещение вдоль ее задней стороны к наклонному краю. Она наступает на ветку, хрустнувшую слишком громко, но, может быть, не громче упавшей с дерева ветки? И вот она уже стоит перед каменной грядой, лицом к деревянному помосту, глядя прямо на прожекторы, освещающие два дверных проема: один, ведущий к центральным дорожкам, а другой – к закоулкам вольера орангутангов.

Двери освещены, как на игровом шоу. Она моргает от яркого света.

Свет прожекторов доходит до края ограды и чуть дальше. Она видит паутину, свисающую с деревянных досок до земли. Это наводит ее на мысль о сетке, которую натягивают пожарные для спасения прыгающих из горящего здания людей.

Вокруг прожекторов в экстазе кружатся мотыльки. С деревьев, которые ей не видны, за исключением самых высоких веток, освещенных луной, двигаясь зигзагообразно, опадают листья. В стеклянные двери с легким стуком бьются какие-то крылатые насекомые меньше мотыльков. Вокруг нее сплошная чернота, но в этом освещенном сферическом пространстве все неистовствует.

Еще несколько мгновений она остается в темноте, а потом подбегает к ограде и ставит Линкольна на внешний выступ.

– Держись за решетку, – говорит она, не снимая руки с его спины.

Ей придется отпустить его, чтобы перемахнуть через ограду, но он уцепился пальцами за решетку и молчит. Она перебрасывает ноги через ограду и встает на помост, потом перегибается через ограду и переносит Линкольна, и его теннисные туфли с глухим стуком ударяются о верх. И вот он снова прилепился к ней. Она шагает под карниз, в затемненный дальний угол от двери, и наконец-то переводит дух.

18:58

Приятно стоять, прислонившись спиной к кирпичам. Она ведь так долго сидела на одном месте. Потянувшись к сумке, она похлопывает по боковому карману, где обычно лежал ее телефон. Это происходит неосознанно.

Ее телефон.

Выпустив тогда его из руки, она испытала лишь облегчение, не осознавая до конца, что ненужный предмет, который она выбросила, предмет, который привел к ней преступников, в то же время позволял ей разговаривать с мужем и поддерживать связь с внешним миром.

Теперь, что бы ни происходило за оградой зоопарка, она будет в неведении.

Это не слишком беспокоит Джоан. Внешний мир ей чужд. Чувствуя, как ее рубашка цепляется за кирпичи, и ощущая боль в левом плече от тяжести Линкольна, она с особой ясностью понимает, что они с Линкольном одни, как было с самого начала. Телефон лишь создавал иллюзию, что они не одни.

Тем несчастным в Техасе, которые всплывают сейчас лицами вниз, разумеется, все уже безразлично, но, может быть, в те же мгновения, когда она слушала, как вооруженные бандиты гремят забором из сетки, они захлебывались, пытаясь удержаться на поверхности воды.

Никто не придет. Такой вещи, как полиция, не существует.

Теперь, когда она это осознала, ситуация представляется ей более сложной.

И еще, конечно, Пол. Он, вероятно, в ужасе. Но она ничего не может с этим поделать. Пол вышел из-под ее контроля, как почти всё, за исключением того, какую дверь она откроет, куда направит стопы и насколько быстро будет перемещаться. Она обдумывает дальнейшие шаги. Самой опасной частью их маршрута она считает здание. Если преступники прячутся там или наблюдают, ей с сыном будет некуда идти. Другого входа, помимо главной двери, в зону приматов нет. Это та самая дверь, через которую они пробегали по пути в свое укрытие – идеальное, надежное укрытие, – и она идиотка, что беспечно покинула его. Ей следовало бы сейчас повернуть назад, но сын едва не трясется от голода или чего-то другого. Она в нерешительности. Сколько она будет здесь стоять, теряя время? Но чтобы попасть к главному входу, им надо пройти по узкому коридору, с одной стороны которого стены, а с другой – экспонаты за стеклом. Ни дверей, ни отворотов. Они окажутся в ловушке.

Но выбора нет или, по крайней мере, лучшего выбора.

– Мамочка? – произносит он более тонким, чем обычно, голоском.

Будет ли он теперь разговаривать односложно? Неужели у него иссякли бесконечные вопросы, выдумки и истории?

– Все хорошо, – говорит она, прижимая его к себе и выходя на свет.