— Нет.

— А почему она врет, раз она не врет?

— Отстань, достала ты меня, — сказала Леля и выпустила Женькину руку.

Женька забежала вперед.

— Ты плачешь, Лель, да? Лелечка, почему ты плачешь?

— Потому что потому…

Перед Новым годом в магазине было тихо.

— Народ загодя затарился, — вздохнула тетя Надя. — Люди как люди, гуляют сейчас, пьют, Новый год встречают. А мы, как прокаженные, вкалываем. Телика нет. Ни президента, ни курантов не услышим. Хозяйка, жмотина, хоть радио купила бы, что ли. А дома у меня курица с гриля, только подогреть, колбаса копченая, лосось из вакуума… Семен с дружками уже, поди, все начисто подмели.

Тетя Надя сегодня злилась. Даже Женька ее ни о чем не осмелилась спросить, как тихонько сидела в углу, так же тихо и уснула.

Примерно к двенадцати часам открыли бутылку шампанского. Леля только чуть пригубила, и Новый год пришел. На Лелю жизнь в новом времени впечатления не произвела, а на тетю Надю, кажется, — да. На нее ни с того ни с сего напало трудовое вдохновение. Решила прибраться на складе. Расшвыряла туда-сюда ящики и коробки, ворча на нерасторопную Лелю. И лишь выпив все шампанское, подобрела.

После часу ночи накатила волна местных пьяниц.

— Ишь, — кричала на них тетя Надя, — сморчки! Вам бы сейчас на подушки да баюшки, а вы снова претесь! Что, окна дома побить не терпится?

— Какие наши годы, мы еще морды друг другу не набили, — отшучивались пьяницы.

— Ох, я вам! — грозила тетя Надя. Разномастные бутылки жонглерскими булавами мелькали в ее ловких руках.

Утром Леля так и не позвонила хозяйке. Та даже не подумала поздравить своих продавщиц. Забыла, наверное.

«На сегодня дров хватит, — размышляла Леля, волочась за бегущей вприпрыжку Женькой. — А завтра я что-нибудь придумаю. Может, у тети Нади денег в долг попрошу. Кубометра на два. Правда, машины нынче здоровенные, не продают помалу, но вдруг повезет. Объясню, что совсем нечем топить. Люди же, не звери. Тем более праздник…»

Шагнула во двор…

И обомлела. Женька оглянулась на сестру.

— Лель, ты когда дрова купила?

У забора охристо желтела еще не присыпанная снежком аккуратная поленница. Снег был подметен и сложен сугробом в углу двора. Дом встретил теплом и запахом свежей хвои, как в те дни, когда была жива мама. В углу топорщилась ветками елка. Настоящая, живая.

Сюрпризы на этом не исчерпались. На столе красовались бутылка шампанского, коробка с тортом и большой блестящий пакет. Леля протерла глаза: не сон ли это? Нет, не сон. Шампанское запотело, будто только что вынули из холодильника, и Женька уже шуршит пакетом.

— Лель, Лелечка, конфеты! И яблоки, и апельсины! А это что? Ой, лошадка, смотри, какая хорошенькая! Лель, давай елку наряжать!

Леля пожарила картошки, занесла с улицы давно припрятанный кусок сала. За стол сели поздновато для празднования Нового года. Зато было чем праздновать. Все как у людей, пусть и не по времени.

Леля смотрела, как сестренка радуется, и глаза опять начало щипать. Какой все-таки Гошка молодец.

А она о нем плохо думала. Женька уплетала картошку и о чем-то весело щебетала. Днем она уснула, обняв перепачканную шоколадом плюшевую лошадку. А Леле почему-то совсем не хотелось спать. Следовало позвонить Гошке, поблагодарить за подарки. Леля нашла записную книжку с адресами и телефонами и побежала к тете Наде.

— Ну что, выспалась? — спросила тетя Надя. Лицо у нее было красное, пьяное, а глаза добрые-добрые, как у Ленина. — А мы тут с соседкой справили чуток. Я как раз к вам собиралась, деньги тебе хотела отнести на дрова. Возьми, вон лежат. Бери, бери, не думай, потом как-нибудь отдашь. Еще пирог рыбный приготовила, тоже возь…

— Дрова есть уже, — выпалила, не выдержав, Леля. И все рассказала.

— Ишь ты! — удивилась тетя Надя. — Смотри-ка, парень какой! — И прищурилась. — А не ухаживает ли он за тобой, а? Семья-то у него как, ничего?

— Не знаю, — смутилась Леля. — Отец, кажется, начальником каким-то работает.

Набрала номер. Долго не отвечали. Видно, дома никого. И только хотела положить трубку, как Гошка отозвался еще более хриплым, чем вчера, голосом.

— Привет, Гоша! С праздником, — сказала Леля. Ей было почему-то неловко.

— Здравствуй, жопа, Новый год, — буркнул Гошка. — Чего надо?

— Спасибо тебе хотела сказать…

— На здоровье. За что спасибо-то?

— За все.

— За что за все? Не темни, договаривай давай.

— Ну, за дрова, за елку, шампанское…

— Ты дура или где? — прохрипела трубка после паузы. — Какие дрова? Мы к тебе вчера не ходили вовсе. Я, такой, с температурой валяюсь. Полный облом, ваще. Дерьмовый праздник. Весь вечер с предками торчал как идиот.

— А кто тогда?.. — растерялась Леля.

— Откуда я знаю? Или ты чиканутая, или нажралась и глюки мерещатся с перепою, — сказал Гошка с завистью.

Леля положила трубку.

Дрова были сухие, звонкие. С утра кто-то хорошо протопил, а сейчас, наверное, уже похолодало. Как хорошо, и колоть не надо, кто-то наколол уже… Кто?

Женька еще спала. Леля села на детский стульчик перед печкой щипать лучину.

Ясно море — не тетя Надя. Не Гошка. Не хозяйка — та из-за каждой сотни жабой давится. С маминой работы? Вряд ли. Когда болела, раз-два пришли и забыли. И на поминки не все явились, даже на могилу не поехали. Не то время, когда мама здорова была. Но кто же тогда это все привез?

Леля не заметила, что сказала последние слова вслух. И услышала пение проснувшейся Женьки. Сестренка смотрела веселыми глазами и пела: «Облака-а — белогривые лошадки, облака-а, вы такие ненаглядки…»

— Тапки, — строго сказала Леля. — Опять простудишься.

Женька села на кровати, поболтала ногами по полу, нащупывая тапочки.

— Лель, ты, что ли, не знаешь?

— Чего?

— Кто елку и подарок привез. Сама же говорила, что Сашка врет!

— Ну.

— Ты, что ли, глупая, Лель? Или ты, может, тоже думаешь, что чудесов не бывает?

— Почему? — тупо спросила Леля.

— Потому что потому, окончание на «у», — сказала Женька. И засмеялась.

Павел Петрович приоткрыл дверь, и тотчас неистовый игрушечный лай заполнил узкую прихожую «хрущобы». Две белые болонки Антон и Тихон, а попросту Тошка и Тишка кинулись завоевывать первенство, устроив ежевечернюю возню из-за домашних туфель хозяина. Павел Петрович терпеливо ждал окончания ритуала, пока изрядно потрепанная обувь не была наконец торжественно возложена победителем Тошкой к ногам кумира. Традиционная сценка забавляла тем, что, несмотря на воинственность, а порой порядочную потасовку, очередность неизменно соблюдалась.