Привычно дивясь собачьей галантности, Павел Петрович признательно подергал за ухо Тошку, провел ласковой ладонью по шерсти ревниво вертящейся Тишкиной спинки и занялся приготовлением ужина. Жена приходила из школы позже. Надо было успеть до ее прибытия заварить свежий чай и пожарить котлеты, покормить и прогулять «ребятишек», как ласково называла песиков Ася.

Легонько отпинывая назойливые комочки в ногах, он быстро справился с привычными делами и умудрился без особых затруднений надеть сапоги, предусмотрительно поставленные на полку повыше, вне досягаемости рьяных помощников. Тошка и Тишка поворчали, как всегда, пока Павел Петрович застегивал у них на брюшках бархатные зимние курточки. С достоинством крохотных герцогов прошествовали они в сопровождении своего великоватого пажа мимо старушек, впаянных вместе с шалями в скамейку у подъезда. Но как только завернули за угол, чинный кортеж тут же превратился в маленький смерч и в веселом неистовстве принялся выпускать пух из новеньких сугробов. В эпицентре суетливо крутился хозяин, путаясь в поводках и кличках, увлекаемый неуправляемой стихией к пересечению двух аллей — излюбленному месту собачьих свиданий.

Как всегда, покорно поддаваясь ежевечерне повторяющемуся взрывному движению, Павел Петрович с замиранием сердца ощущал за игровой раскованностью противоборство живых созданий с застывшей природой на коротком отрезке отпущенного им века.

— Ася, ты уже пришла? А мы тут… Загулялись чуток… Смотри, какая красавица!

Держа на поводке «ребятишек», Павел Петрович подтолкнул к жене узкомордую, палевого цвета собаку неопределенной породы.

— Ой, какая прелесть!

— Правда, Ася, она похожа на газель? Или на косулю.

— Скорее, на лань. Это чья же такая?

— Вот я и хотел сказать, Ася… Она как бы ничья. Мы ее как бы нашли…

— Так как бы или все-таки?

— Ну, вот…

Жена молча посторонилась и пропустила в прихожую жильцов во главе с непрошеной гостьей.

За ужином Павел Петрович искательно заглянул жене в глаза:

— Где две, там и три… Правда ведь прелесть, ты сама сказала…

— Господи, Паша, ты что, псарню решил в квартире устроить?

Павел Петрович расстроенно погладил собаку по гладкой спине:

— Позвоню Михайловым, может, они возьмут.

Выйдя из-под пены фитошампуня, подсушенная феном собачья Афродита стала еще красивее. Спокойно дала проделать над собой положенные экзекуции и грациозно прилегла на ковер в гостиной, положив узкую мордочку на длинные скрещенные лапы. Миндалевидные глаза ее поблескивали умно и хитро, а тонкий хвост тихонько постукивал в знак довольства и расположения. Вопрос был исчерпан.

Ланя оказалась собакой чистоплотной, ела, как и линяла, мало, ничего не грызла, вела себя ровно и ни к чему вроде бы не испытывала повышенного интереса. Но вскоре случилось то, чего следовало ожидать: Антон и Тихон начали проявлять признаки своего пола. Поначалу Ланя относилась к донжуанству кавалеров с легким пренебрежением, однако затем Павел Петрович с беспокойством стал замечать, что красавица вовсе не прочь пофлиртовать.

Дабы поголовье мохнатых жильцов ненароком не умножилось, жена сшила виновнице амурных волнений крепкие парусиновые трусы на молнии, которые снимали только перед выходом на улицу. Прогуливать собак пришлось отдельно.

Разочарованию «ребятишек» не было предела. Ланя, не привыкшая к несвободе, тоже начала показывать характер, стала разборчива в еде, а по вечерам тревожно носилась по квартире, обнюхивая ножки дивана и стульев и нервно прислушивалась к звукам извне. Однажды, когда Павел Петрович, вынося мусор на улицу, нечаянно оставил дверь приоткрытой, Ланя стремглав выбежала на улицу и была такова. Тщетно хозяева звали ее, искали по всем соседним дворам, чувствуя вину, — собака так и не вернулась.

Прошел месяц. Тошка и Тишка оправились от любовного недуга. Жизнь входила в прежнее русло, хотя в ней определенно чего-то не хватало.

В воскресенье жена стряпала пирожки. Павел Петрович вместе с собаками смотрел телевизор, предвкушая благословенное время обеда. Вдруг в кухне что-то грохнуло, затем строгая Ася впервые в жизни произнесла нечто ужасное, на редкость непотребно звучащее в ее преподавательских устах.

— У-у, сука!

— Ася, что случилось? Что с тобой, Ася?! — спеша на кухню, не поверил своим ушам Павел Петрович.

Упершись руками в бока, жена стояла у распахнутого окна, а там, за окном возле подъезда, в стае собак, повернув мордочку в сторону дома, радостно виляла хвостом Ланя.

— Сука, — повторила с чувством Ася. — Явилась! Без трусов!

С криком «Ланя, Ланя!» Павел Петрович выбежал на балкон. Ему вторили «ребятишки». Ланя дернулась было к подъезду, но собаки окружили ее разношерстной громогласной толпой, и она, кинув прощальный взгляд, повернулась и пошла-поплыла, покачивая прекрасным длинным телом на стройных косульих ногах.

— Королева, — фыркнула жена. — Блядь такая.

— Да-а, — глядя во двор, рассеянно отозвался Павел Петрович.

Больше они Ланю не видели.

— Иришк!

— А-а!

— Я тут прочитала в журнале — «немотивированный петтинг». Это как?

— М-м-м…

— Говори громче, не слышу!

Мне хочется душераздирающе повизжать минут десять и от всего сердца стукнуть Розу Федоровну по кумполу, чтобы снять застарелый стресс. Чтобы она больше не задавала дурацких вопросов, почерпнутых из «дамских» и «мужских» эротических журналов, которые я ненавижу всеми фибрами. Потом, всласть отдохнув, можно спокойно повеситься. Старуха, видимо, это чувствует и обиженно затыкается.

Розе Федоровне восемьдесят два года. Мне — тридцать семь. Я читаю с очками, Роза Федоровна — без. Я понятия не имею, что такое немотивированный петтинг, да и знать не хочу. Розу Федоровну подобные вещи, как всегда, живо интересуют. Она у нас любознательная.

Диву даюсь: кто и зачем их выпускает, эти все новые и новые журналы с единственной проблемой — как бы покруче нажраться и вычурнее заняться сексом. Прямо тоска берет по Советскому Союзу. Тогда, помню, выпускалось два женских журнала — «Работница» и «Крестьянка», и уже по названиям было видно, что женщины не петтингом занимались. А нынешние? На каждой странице пальцем тычут: ты — особь наказанного Господом пола, у тебя критические дни, у тебя опасность внепланового зачатия, а скоро климакс грянет. На обложках тем не менее или ненормально разинутые улыбки, или неестественно выгнутые задницы. Их (не задницы, а журналы) в большом количестве доставляет в дом мой сын Лерка.

Роза Федоровна челюсть бы проглотила от возмущения, если б выведала, где Лерка подбирает эту глянцевую макулатуру. Мне-то известно: в автовокзале, он находится рядом с нашим домом. Но Розу Федоровну практические мелочи жизни мало занимают, зато журналы она прочитывает от корки до корки. Кажется, считает научными — биологическими, ведь в них так много органики — организма, органов, оргазма… Старуха до сих пор относится к печатному слову, как к вырубленному топором, чем Лерка немало забавляется.