станешь моим наставником? — обронил он и напрягся всем телом. Тиянит говорила, что для обряда, где его посвятят племени, ему будет нужен проводник. Старуха сказала, что выбирать придётся не разумом, а магией внутри. Джулиан тогда только нахмурился едва-едва, хотя на деле весь кипел от гнева: разве похоже, что он владеет магией? Однако, имя Туруфь само легло на уста. Он бы выжег это имя, да не выходило. Была ли это «магия» или простая судьба, но Джулиан выбирал её, эту поганую суку, что пыталась утопить его в озере в их первую встречу, потому что слышала от кого-то, что человек не может утонуть.

— Стану, — сказала Туруфь. — И я надеюсь, ты сдохнешь во время обряда, и мне не придётся учить тебя всю жизнь.

— Честная, как собачий хер, — сплюнул Джулиан. Он былого напряжения не осталось и следа. А что он ожидал? Мягкости и сочувствия? От этой стервы?

— Многое ли ты знаешь о собачьих концах, человечина? Так вы развлекаете друг друга на вашей земле?

Джулиан скрипнул зубами.

— Когда-нибудь…

— Что? — Туруфь обнажила ряд стройных зубок в хищном оскале и подбоченилась, нависая над ним. — Убьёшь меня?

— Может и убью, — пожал плечами Джулиан и отразил её оскал на своём лице. Он заглянул в молочные глаза. — А перед тем поделюсь спермой с твоей дурной щелью.

Улыбка Туруфь стала шире, а молочные, мутные глаза наоборот сузились в прищуре.

— Маловат твой стручок для моей щели, ягодка. — Она медленно завела руку за пазуху, словно собираясь достать меха, но запоздало Джулиан заметил, что вынимает она свой серп. — Научись сначала отвечать достойно, а потом раскрывай свой рот!

Острое лезвие скользнуло по щеке, и если бы Джулиан не успел среагировать, оно бы рассекло ему половину лица до кости.

Он отскочил, оценивая обстановку. Глупо надеяться на то, что Туруфь его пощадит. Нет, она не опечалится, ежели убьёт, скорее, спляшет на могиле, весело притаптывая. Но солнце высоко, видит она на свету не так хорошо как он, да и её наверняка уже клонит в сон.

Убивать жрицу тоже не вариант. Она ещё должна провести с ним обряд.

Джулиан решил, что выгоднее всего поступить так, как никогда не поступали герои баллад. Он побежал.

— Мои ножи! — заверещала Туруфь ему вслед, а Джулиан лишь прижал кожаную ленту, на которую крепились метательные лезвия, поближе к себе.

Он заткнул ленту за пояс, оттолкнулся правой ногой, совершая рывок, зацепился огрубевшими ладонями за ветвь дерева, подтянулся, словно обезьяна, и побежал, перепрыгивая с ветви на ветвь.

Судя по отдаляющимся звукам ругательств, эльфийка посчитала нужным поберечь своё здоровье и силы.

Джулиан замедлил темп и спрыгнул на землю. Всё же идти по мягкой траве, собирая на себя всех прячущихся в ней жучков, было удобнее, чем прыгать, как лягушка, до самой деревни.

Когда он добрался до Йилийсэ было уже около полудня. Безбожно позднее время для приличного эльфа, и именно поэтому юноша удивился, услышав знакомый стук молота о наковальню. Он припомнил горящие желанием зелёные глаза и пыльные тёмные волосы, что обличили спрятанные глубоко в его сознании мысли об Элтыр Даре, и решил, что пора бы уже и познакомиться с кузнецом племени.

Скорее всего, он будет один.

Джулиан ощутил приятное волнение. Этот эльф в ночь празднества смотрел на него так, как смотрел только один мужчина до. От этого взгляда по спине бегали мурашки, а в груди стыл прохладный иней: в прошлый раз подобный взгляд стоил ему свободы. Свободы и часов, потраченных в сладком забвении. Интересно, у кузнеца такие же шершавые пальцы?

Джулиан медленно шёл на звуки работающей кузницы. Ножи Туруфь тихонько звенели за пазухой. Его ноги, обутые в мягкую кожу, ощущали без боли каждый изгиб, на который наступали: корешки, ветки, кочки муравейников, гигантские шишки, которые Джулиан тут же подбирал, чтобы потом разобрать их вместе с Йотлем и съесть питательные семечки. Солнце приятно припекало, его удавалось увидеть не так часто, и юноша улыбнулся широкой детской улыбкой, поднимая голову навстречу теплу и яркому свету.

Когда показалась кузница, стало почти что жарко, словно бы от самой земли на этом месте, на холме, в светлом и громком лесу шёл этот жар. Джулиан перелез ломкие каменные выступы и увидел Смимара, одетого в грязные от копоти и пота одежды из волос рыжеватки и толстый кожаный фартук, какие носили и человеческие кузнецы, защищаясь от искр.

Смимар поднял на него глаза лишь на миг, чтобы засвидетельствовать присутствие гостя, и тут же опустил их вниз, туда, где творилось его волшебство. При этом эльф совсем не изменился в лице, на которое налипло хмурое, сосредоточенное выражение, и Джулиан не решился его беспокоить. Наверняка сталь требовала пристального внимания. А он умеет быть тихим и незаметным. При дворе у отца только таким его и терпели.

Он нашёл в углу сухой пенёк, на котором Смимар, по-видимому, рубил дрова, подтащил его поближе к кузнецу, но не настолько близко, чтобы нарушать магию его работы, и сел, подогнув под себя ногу. Было интересно замечать отличия кузницы эльфа от тех, что он видел дома, но ещё больше, как ни странно, в глаза бросались сходства: инструменты, наковальня, одежда Смимара (тяжёлые деревянные ботинки и фартук) — всё было таким, каким было и в Риддии. Даже сама кузница, спрятанная под навесом так, чтобы свет в ней всегда был ровным и в самые солнечные дни, была установлена по всем канонам: кузнец должен был видеть цвет раскалённого изделия, чтобы понять, готово ли оно к ковке — Джулиан узнал это от Дрейка, что был подмастерьем в поместье Эстебальда. Дрейк ещё много чего рассказывал ему, но именно это — цвет обожжённой стали, которая постепенно высветлялась добела — приводило принца в состояние священного трепета: казалось, что сам Иливан, бог-ремесленник, держит в своих загорелых руках раскалённый металл.

На наковальне Смимара уже лежал сформированный клинок. Судя по всему, он ковал его для себя: эльфы не пользовались тяжёлыми человеческими мечами, они предпочитали луки, ножи, иглы и прочее метательное оружие, на худой конец — тонкие серпы, но ведь Смимар не был обычным эльфом. По крайней мере, не выглядел таковым.

Всё так же не обращая внимания на Джулиана, кузнец взял металлический ковш, зачерпнул им какую-то странную фиолетовую в разводах мшистой зелени жидкость и занёс над клинком, который, насколько помнил Джулиан, сейчас следовало очистить от окалины.

Глаза Смимара метнулись в его сторону.

— Отойди, — приказал он, и Джулиан молча отполз ему за спину: вряд ли кузнец станет