годы мне довелось слышать, что та рукопись до сих пор существует. Что мама хранила ее у судьи как свое завещание.

Греве кивнула, словно наконец-то поняла.

– Стало быть, на самом деле последняя воля Веры – рукопись, а не юридически обязывающий завещательный документ?

– Бог его знает, – вздохнул Улав. – Возможно, то и другое.

– И теперь ты боишься, что она попала в чужие руки и может быть опубликована?

– Мы пережили кораблекрушение, очернительские кампании и семейный разлад. И с этим тоже справимся. Но ответ – «да», именно этого я боюсь.

– Кто об этом знает?

– Понятия не имею. Последние пятьдесят лет я с мамой почти не разговаривал. Но поскольку речь идет о рукописи, первым делом напрашивается мысль о Юхане Григе, ее издателе.

Греве озабоченно посмотрела на него.

– Поговори с Юханом. Четко объясни ему, что он должен молчать.

Не говоря ни слова, Улав кивнул, Греве встала и вышла из кабинета. Улав запер за нею дверь. Шаги его были тяжелыми, как и дыхание. Оттого что он больше не сын, а только отец? Он сел в кресло, положил ноги на письменный стол. Эта история ярмом давила на него.

Он взял мобильник, набрал номер Юхана Грига.

Им часто доводилось встречаться в более-менее официальной обстановке, главным образом на похоронах, но по телефону они не разговаривали очень давно.

Старый Верин издатель ответил после третьего гудка, вопросительным тоном человека, который видит, кто звонит, но сам себе не верит:

– Да, алло?

Голос был тихий, Григ очень сдал в последнее время.

– Это Улав. Улав Фалк. Есть дело, Юхан.

– Я бы удивился, если бы ты позвонил, чтобы напомнить о давних днях, – отозвался Григ.

– Когда ты в последние месяцы побывал в Редерхёугене? – спросил Улав.

– Не помню.

– А вот я помню, – сказал Улав, – потому что в тот день мама покончила с собой. В полдень.

Григ помолчал.

– Это телефонный допрос?

– Ты приезжал как обычно, днем, и уехал довольно рано?

Улав удовлетворенно улыбнулся своему отражению в окне. Нажима Юхан никогда не выдерживал и сейчас был столь же хрупок и податлив.

– Нет у меня сил шастать возле Редерхёугена по вечерам, – вздохнул Григ. – И уж тем более навещать Веру.

Это наверняка правда, подумал Улав, но еще и действенный отвлекающий маневр со стороны издателя.

– Мамина рукопись у тебя?

Он услышал, как Григ опять вздохнул.

– Ты был маминым издателем и любил ее, – продолжал Улав. – А вдобавок тебя постоянно мучила совесть, из-за случившегося в семидесятом.

– Перестань, что за вздор, – ответил Григ. – Речь о твоей семье и твоих травмах, а ты винишь меня. Тебе ли не знать, что если б дело обстояло так, я бы прежде всего связался с тобой. Я всегда был на стороне семьи Фалк.

– И продолжай в таком же духе. Никому ни слова.

Улав оборвал разговор.

Глава 13. Опекунский совет

Саша рывком проснулась.

Радио на ночном столике показывало 03:43. Мадс спал, повернувшись к ней мускулистой спиной. Она чувствовала себя разбитой и усталой, а сна ни в одном глазу. Легла на другой бок, закрыла глаза, но тотчас поняла, что больше не уснет.

Почти неделя минула после похорон. Днем она добросовестно работала в архиве САГА, вечера же проводила с семьей здесь, во флигеле. Вызванная смертью чрезвычайная ситуация мало-помалу сменялась обычной будничной рутиной. По настоянию отца Саша не стала копаться в бабушкиной истории. Ну то есть почти.

Футболка насквозь мокрая от пота. Саша села на край кровати, осторожно провела пальцем по спине Мадса. Он что-то невнятно проворчал, но не проснулся.

Обычно она всю ночь крепко спала, как ребенок. Но нынешнее время обычным не назовешь. Бабушка Вера открылась ей, прямо перед самоубийством написала письмо и спрятала в таком месте, где найти его могли только посвященные в события 1970 года. Посвященные… события 1970-го… Саша вздрогнула, от волнения и страха.

Прошла в ванную, бросила потную футболку в грязное белье, оделась, тихонько скользнула в гостиную. Она любила ночь, тихий гул бытовых приборов, проникавший в окно слабый свет с той стороны фьорда. Надела ботинки, вышла на воздух. Ночь объяла ее зимним холодом, весна пока что заставляет себя ждать. В темноте чуткость к звукам усилилась, как у зверька, а обостренное восприятие порой раскрепощало мысли.

Саша закурила и свистом позвала Джаза. Странно, собака не пришла. Все, о чем она размышляла после смерти Веры, разом навалилось на нее, словно непонятное и потому неразрешимое математическое уравнение. Она вскарабкалась на замшелую скалу с южной стороны пляжа и стала там, глядя на фьорд.

Немного погодя спрыгнула со скалы и не спеша побежала через лесок мимо тускло освещенной луной статуи Большого Тура и высоких эркерных окон дома за ней.

Тихонько, чтобы никого не разбудить, прокралась в дом, села за стол и открыла «Мак». Перед сном Мадс прислал несколько ссылок насчет разных отелей и замков Прованса. Но это подождет. Некий Джон О. Берг просит об интервью в связи с «будущей биографией Ханса Фалка для „Издательства Григ“, off-the-record». Саша тихонько рассмеялась, написала короткий ответ: «Только если неконфиденциально». И отослала сообщение, прежде чем успела передумать.

Конечно, разговаривать с журналистами вообще незачем.

Последнее сообщение, какое она взяла на заметку, было из Блакстадской лечебницы. Вопреки данному отцу обещанию, она в последние дни безуспешно пыталась дозвониться туда и в конце концов отправила мейл с вопросом, нельзя ли ознакомиться с историей болезни Веры Линн.

Короткий отрицательный ответ за подписью тамошнего пресс-атташе. Мало что так раздражало Сашу, как упрямые поборники правил. Она уже формулировала в уме резкую отповедь, но тут в коридоре послышались шаги.

– Саша? – сонным голосом сказал Мадс.

– Ты зачем встал? – спросила она.

– А ты? Думаешь, я не заметил? Всю последнюю неделю ты толком не спишь.

– Сядь, Мадс. Я должна кое-что тебе рассказать.

Он налил себе стакан воды и сел напротив, чуть сбоку, накрыв ее руки своими. Хотя когда-то ее покорили красноречие и харизма популярного молодого политика, сейчас она по-настоящему любила в нем бережное внимание. Как и большинство людей, Мадс в годы учебы демонстрировал, кем хочет быть, а в семье показал, кто он на самом деле.

– Речь о Вере и о том, о чем ты спрашивала?

– Вера оставила мне письмо, – сказала Саша. – Ни папа, ни Сверре, ни Андреа об этом не знают.

Он со вздохом кивнул.

– Что было в письме?

– Прощальное письмо, более или менее.

Он закинул руки за голову.

– Надо передать его полиции.

– Нет, – сказала она, раздосадованная его