И вот мальчик и Фаина дошли до воды.

Из воды наполовину высунулось платье. Платье было сильно синее и мокрое и лежало так, вроде было на ком-то. А платье не на ком не было. Платье лежало без рук, без ног и даже без головы.

Мальчик спросил у Фаины, или ей страшно.

Фаина сказала, что ей не страшно.

Мальчик сказал, что Фаина дурочка, и пошел назад.

Фаине было не страшно не потому, что она была дурочка. Фаине не было страшно, потому что она увидела знакомую по матери материю. Эта материя была бархат. На бархате можно было рисовать ногтём. Можно было причесывать бархат частым малюсеньким гребешком. Особенно красиво бархат причесывался, когда был мокрый. А платье было мокрое.

Гребешка у Фаины не было, а все на свете ногти были грязные. Потому Фаина обсмотрелась вокруг себя и подняла гладкий камень по весу, как половина сломанного утюжка для батиста. Из сломанного — у утюжка была ручка, то есть ручки у утюжка совсем не было. Мать в Батуме разрешала Фаине играть с утюжком. Хоть колоть орехи, хоть что, хоть просто стучать на крыльце. Крыльцо было из камней. В Батуме было много камней. Еще в Батуме были деревья пальмы.

Фаина хотела погладить бархат хоть утюжком.

Когда Фаина уже начала гладить бархат, набежала большая волна. Большая волна сдвинула и накрыла бархат. И бархата у Фаины не стало. Фаина со всей своей силы нацелилась утюжком в большую волну. Волна приготовилась плакать. Фаина уже давно знала, как надо готовиться плакать, и потому решила не ждать, пока волна начнет.

Фаина кинула утюжок в волну. Утюжок ударил волну, как дверь ударила мать Фаины, — сбоку.

Волна упала и сделалась малюсенькой. Интересно, что если б волна подготовилась и у волны получилось заплакать, у Фаины б тогда не получилось.

Фаина сама пошла на свое место и благополучно пришла.

И вот Фаина пришла и села на свое место.

На месте Фаина сидела на платке, платок постелила на песок хорошая тетечка. Сначала Фаина сидела рядом с тетечкой, а потом тетечка ушла, куда приехала. Тетечка б ушла еще раньше, но она ожидала, пока из моря выкинется ее чемодан. Тетечка пять раз ходила смотреть, или выкинулся чемодан. Чемодан никак не выкидывался, и тетечка попросила соседку справа, если что, переправить чемодан на Ровную улицу в дом Любарского. Тетечка сказала, что чемодан толстый, желтый, кожаный, на двух ремнях, Менделеев и сын. Соседка честно пообещала.

Эта соседка справа спросила у Фаины, или она что-нибудь знает про свои чемоданы. Фаина сказала, что было два толстых желтых чемодана на двух ремнях каждый. Еще корзина. И еще сумочка, как у всех на свете женщин, тем более на пароходе.

Соседка сказала, чтоб Фаина пошла посмотреть.

Фаина смотреть не пошла.

Фаина решила — если что, чемоданы б сами пришли. Один чемодан привел бы другого, или другой одного.

У себя в голове Фаина уже знала, что чемоданам даны ремни, чтоб кто попало не думал, что это у чемоданов руки. Еще Фаина знала, что рукам все равно, хоть они и ремни. Корзину б чемоданы тоже принесли, и сумочку тоже. Потому что за две руки сразу никто на свете не ходит, тем более чемоданы. Один чемодан дал бы одну свою руку другому чемодану, а другую дал бы корзине, а другой чемодан дал бы одну свою руку чемодану, а другую дал бы сумочке.

Фаина спросила соседку справа, сколько у соседки чемоданов по счету и по ремням. Соседка сказала, что чемоданов два и без ремней, хоть чемоданы обвязаны хорошей веревкой. Фаина смолчала и в голове у себя сильно пожалела соседку за напрасную надежду на чемоданы.

Тетечка ушла и оставила Фаине на память малюсенькую торбочку с леденцами для хорошего желудка. Торбочка была мокрая и прилипучая. Если б торбочка не спаслась в сумочке у тетеньки, торбочка б никогда не выкинулась. Наверно, тетенька это понимала и надеялась. Интересно, что тетенька чемодан не удержала, а сумочку удержала.

Фаина начала распутывать тонюсенький шнурок на стяжке у торбочки. Шнурок не давался. Мать перекусывала нитки зубами, а Фаине запрещала, потому что у Фаины были еще молочные некрепкие зубчики. Фаина через наблюдение и труд сама научилась перекусывать. Шнурок — это совсем не нитка, потому Фаине пришлось тяжко. Шнурок от солнца почти что уже высох, но Фаина его сильно заслюнявила. Нитки Фаина тоже заслюнявливала. Фаина думала, что в этом тоже разница между женщиной и девочкой — женщина не слюнявит.

И вот торбочка открылась. Фаина тряханула торбочку, и на колени почти что все вместе упали почти что до конца обсмоктанные от воды леденцы.

Фаина засунула в торбочку пальцы и стала щупать. Фаина нащупала еще сколько-то леденцов по углам. Фаина вывернула торбочку наоборот.

Фаина думала нащупать в торбочке часы, которые бывают у мужчин в кармане. Мать держала такие часы на блюдечке перед карточкой отца. Карточка стояла на комоде и была такая, что лицо отца виделось в самых крайних чертах. То есть было видно, где щеки и нос кончаются, а где начинаются — уже не видно. Мать целовала карточку, когда показывала отца женщинам, а когда женщин рядом не было — никогда на свете не целовала.

Однажды Фаина попросила у матери, чтоб мать разрешила Фаине тоже поцеловать карточку. Мать сказала, что девочки не должны целоваться с незнакомыми мужчинами.

Фаина задумалась, но не поинтересовалась. А ночью Фаина достала карточку и крепко поцеловала в губы, как делала мать при чужих женщинах.

У отца были усы, которые на двух концах закручивались в почти что узелок, а губы на карточке почти что не виделись. Фаине пришлось хорошо постараться, чтоб не уколоться.

На часах отца, которые лежали себе на блюдечке, на самой спинке была сделана тонюсенькая надпись на три строчки: «Дорогому за любовь». Мать читала надпись при женщинах в голос и обещала дочечке тоже при женщинах, что часы будут для мужа Фаины.

Фаина не сильно понимала разницу между отцом и мужем, потому что не знала, как это, когда отец и когда муж.

* * *

Когда Новиков бежал встречать невесту, в городе уже почти что все на свете знали, что пароход «Владимир» совсем утонул, хоть кто-то и выплыл. Новиков тоже знал. Другие люди надеялись. А Новиков был не другой и не надеялся, хоть и бежал.

Новиков уже понял, что он бежит своими ногами зря, что его невеста лежит себе на дне с водой по самое горло. Это Новикову сказало его сердце.

Когда Новиков прибежал встречать свою невесту, его попросили пройтись туда-сюда и посмотреть на живых людей, которые спаслись. Новиков так и сделал.

У Новикова насчет Фаины сердце сказало не сразу, а только на третий раз.

Новиков от души сильно любил порядок во всем на свете, и потому прошелся туда-сюда ровно три раза. И на последний раз сердце у Новикова не смолчало и подсказало-таки, что Фаина — это есть Фаина. Тем более у Фаины волос был такой же, как у матери, — под пепел и сильно меленько куделькался. А мать Фаины Новиков воочию представлял себе по карточке, которую сделали в Батуме, у Варжапетяна, за Михайловским базаром.