Еще один окрик полицейского, обогнувшего дом с западной стороны. Хлопок предупреждающего выстрела. Его продублировал четвертый полицейский, выстрелив из пистолета дважды: в воздух и над головой Блинкова.

Джеб отпустил руки и заскользил вниз по крыше. Его ноги нырнули в пустоту, спустя мгновение они коснулись балконных перил. Оттолкнувшись от них, Джеб с разворотом опустился на карниз и сразу же спрыгнул на козырек. До земли было чуть больше двух метров, и Джеб был готов завершить этот молниеносный спуск очередным прыжком. Но в последний момент увидел серебристый «Лексус», протаранивший заборы двух соседних домов. Весельчак резко затормозил, видя завершающий маневр товарища. Джеб соскочил на крышу машины и перекатился через капот. Веселовский распахнул дверцу переднего пассажира.

— Где Лолка? — это был первый вопрос Весельчака. Выжимая из машины максимум на первой передаче, он пер прямо на полицейского, который самоотверженно и эффектно встал на пути машины: широко расставив ноги и держа пистолет двумя руками. В последний момент он отпрыгнул в сторону, успев выстрелить. Пуля пробила лобовое стекло и просвистела в паре сантиметров от водителя. Он снова отстрелялся по уходящей машине, и снова в броской манере: стоя на колене и едва успев сгруппироваться на цветочной клумбе. Пули ударили в багажник «Лексуса»; одна попала влет штакетнику, взметнувшемуся из-под бампера.

Джеб выбрал из списка номер Лолиты и долго, с полминуты, ждал соединения.

— Привет, ты где? Понял. Она на пути к вокзалу, — сказал Джеб, заканчивая разговор. — Двигай вдоль «железки». Бросим машину и уйдем каким-нибудь парком. Тут их сотни.

* * *

Амстердамская часовая башня получила в народе прозвище Глупый Якоб: часы на этой башне никогда не шли правильно. Лолита вышла из такси на шумном центральном вокзале и окунулась в красоты зеленоватых городских каналов. Казалось, это Амстел вышел из берегов и затопил кварталы, пристань, биржу, королевский дворец, вплотную подбирался к мостам. До башни «Якоба» было чуть больше километра, и Лолка проделала этот путь пешком, в основном продвигаясь в плотном людском потоке.

Она прождала Джеба и Весельчака больше часа. Наконец увидела Веселовского, точнее, услышала его заговорщический голос за спиной:

— Спасем часовую башню! Спасем часовую башню! Поехали, Лолка, наш борт через два с половиной часа отправляется.

Лондон

В 8.30 Гарри Капано вошел в свой кабинет и через прозрачную перегородку оглядел сотрудников подразделения. Переливающиеся под светильниками стекла всегда навевали мысли о телевизионной студии — в том виде, в каком ее показывают на Би-би-си. На переднем плане ведущий задник представляет собой размытые объективом фигуры сотрудников, потеющих за мониторами в режиме Live. «Показуха, — скривился Капано. — Девять из десяти раскладывают пасьянс; один уже разложил и с умиротворенным лицом откинулся на спинку офисного стула».

Сегодня Гарри заметил, что его сотрудники находятся по отношению к начальнику вполоборота или вообще показывают свои затылки. Прячут насмешки? Прячут женское имя Софи, порхающее ночной бабочкой из уст в уста?

Капано вышел в просторный офис, напоминающий полицейский участок или обычную аудиторию в колледже, где каждый мог видеть, чем занимается его сосед.

Ответив на десяток приветствий одним жестом, Гарри щелкнул пальцами, подзывая лейтенанта Бриггса.

— Зайди ко мне.

Капано снял пиджак и повесил его на спинку кресла.

— Ты предупредил своих людей, чтобы не трепали языками?

— Одного человека, — поправил шефа Бриггс. — Он ничего не снимал и не записывал. Просто фиксировал передвижения Реймана и его контакты.

«Контакты! — скрипнул зубами Гарри и позеленел от злобы. — Электричество — это наука о контактах. Вот это меня долбануло!..»

— Что конкретно он видел? — спросил Гарри, устраиваясь в кресле.

— Раскачивающуюся машину, — Бриггс показал руками. — По его определению, у нее будто сорвали амортизаторы и она никак не могла унять ход пружин.

— Ты мне еще про силу поступательных движений расскажи!.. Шлюха, тварь! Вот она мне наставила... И с кем, бог ты мой!

— Твоя Софи — красивая женщина. Я слышал, что красавиц всегда тянет к свинячьим костюмам и кабаньим рылам. Рядовая история. Не ты первый, не ты последний. Ты же знаешь: нет такого мужчины, который хотел бы знать о женщине все. Это не я — американская писательница сказала. Интересное чтиво...

— Меня не интересуют мнения какой-то блядушки! — Взбешенный Капано хватил кулаком по столу. — Иди отсюда!

По пути на работу Гарри купил в киоске свежий выпуск «Топ Секрет». Открыл посередине и увидел рисунок к детективу Томаса Реймана «Откровение»: мастиф впился в глотку женщины. У мастифа, показалось Гарри, были блудливые глаза, а женщина, на его взгляд, недостаточно страдала в момент нападения и здорово походила на его Софи.

«Гадина, предатель! Что ты накарябал в этот раз? Подставил собаку, гнида?!»

Гарри минут пять настраивался на чтиво. Собрав всю волю в кулак, он прочитал первую строчку, вторую... и незаметно втянулся.

"Откровение... Именно так вывела рука первое слово моего, может быть, последнего письма. Что меня побудило написать его — не знаю. Но в день 29 марта 1938 года моя рука взяла лист бумаги и жалкий огрызок карандаша...

В нашем городке правосудие действует быстро и четко, без проволочек. Что меня ждет — долгое заключение, смертная казнь или... оправдание? Нет, на последнее в моем случае может рассчитывать только умалишенный человек. Поэтому я готовлюсь к самому худшему — к смерти.

Здесь — в тесной и сухой камере, где постоянно хочется пить, где мучают полчища мух, а в углу стоит бочка, распространяющая ужасающее зловоние испражнений, — мысли о смерти кажутся несбыточной мечтой. Пребывание в этом каменном мешке похоже на дикий, тягостный, нескончаемый сон.

Наш городок находится на севере Западной Австралии, недалеко от мелководной речушки Фицрой и вплотную подходит к Большой Песчаной пустыне. Климат сухой и жаркий, ад приходится на декабрь — январь, когда песок под ногами превращается в раскаленные угли, а воздух обжигает гортань.

Печальные события, которые приключились со мной, пришлись на март. Я никогда не забуду тот день, когда мне первый раз на глаза попалась Бэкки Лоренс — вдова владельца сахарного завода Джона Лоренса — и Мартин Дрейк. От общения с обворожительной 30-летней Бэкки Мартин выглядел счастливым. Его безоблачный вид привел меня сначала в состояние удивления, потом — негодования, а дальше обратил в ненависть.

Он — пятидесятилетний, лысый, с крючковатым носом и длинной, как жердь, фигурой — нежно обнимал смущенную и порозовевшую от его знаков внимания Бэкки.