Они прошлись втроем по всему отделу, Макар накупил сыну кучу игрушек. Потом немного посидели в кафе на первом этаже магазина, где Макар выполнял любой заказ Вовчика. Они любили друг друга, упивались своим обществом и совсем забыли про нее.

До этого у Алины была одна теория: если мужчина бросал женщину, он бросал и ее детей. Так, во всяком случае, было у всех ее приятельниц. Другими словами, если мужчина не любил женщину, то он не любил и ее детей. Жестоко? Да. Но жизненно. Следуя этой немудреной теории, выходило, что Макар все еще любит свою жену. И что оставалось делать ей, Алине? Быть третьей лишней? Вот уж нет, так нет.

Алина допила томатный сок, вытерла салфеткой губы, отставила стакан и поднялась.

– Спасибо вам, ребята, за чудесный вечер, – сказала она на прощание, – была рада с вами погулять.

– Алина! – попытался догнать и остановить ее Макар.

– Иди к сыну, я тебе перезвоню, – отрезала Алина. И пошла, не оглядываясь.

Она не стала плакать. Сама решила уйти от женатого человека. Ну и что, что сегодня у него не все ладится с женой и он заглядывается на других женщин. Завтра они помирятся, и Алина останется у разбитого корыта. Нет, ей нужен совершенно другой мужчина. К примеру, похожий на того типа у отдела с галстуками. Высокий, стройный, подтянутый. Не красавец, но достаточно привлекательный, чтобы она обратила на него внимание. Ухоженный и гладко выбритый. Главное, чтобы ее избранник не носил спортивный костюм. Мужчины, предпочитающие спортивный стиль в одежде, не готовы к семейной жизни.

– Васильков! – закричал какой-то мужик, подбегая к отделу с галстуками, – ты, дружище?!

И главное, чтобы он был традиционной половой ориентации. Алина остановилась и стала разглядывать галстуки. Мужчины обнялись, но дальше этого дело не пошло. Они начали разговаривать про автомобили, какие-то детали, поставки комплектующих. Алина ничего не поняла, но догадалась – они нормальные. Еще некоторое время покосив глазами в сторону Василькова, она направилась к выходу.

Дома она первым делом позвонила Лане, с которой не виделась пару дней. Та пообещала обязательно заскочить, как только они наведут в комнате порядок. В ту минуту, когда она говорила с подругой по телефону, Степан как раз устраивал на стене, противоположной входу, купленную по случаю картину известного Лане русского художника-передвижника Елкина-Палкина под названием «Утро на Горбатой горе».

– Да, милая, да, я понимаю, тебе так тяжело, – слушала подругу Лана. – Степан! Не делай вид, что вешаешь тяжесть несусветную. Не отпускай! Придерживай ее двумя руками!

– Чем я тогда буду ее прибивать? – возмущался Степан.

– Алиночка, дорогая, одним больше, одним меньше… Степан! Она сюда не вписывается. Снимай. Неси ее в угол. Да, милая, я тебя внимательно слушаю. И так тебя понимаю! Какой подлец! Негодяй! Степан, в этом углу она смотрится как-то вяло. Скрыл от тебя такой факт биографии! А если бы он признался, то ты бы бросила его сразу? Не знаешь? Степан, я знаю! Вешай ее над диваном. Крепче затягивай петлю! Кого Степан вешает? Нет, не соседку с пятого этажа, хотя это было бы самым разумным поступком в его жизни. У нас в доме сегодня появилось настоящее произведение искусства. Нет, я не сделала накладные ногти с художественным оформлением, я купила картину. Представляешь, Алька! У меня будет висеть на стене настоящая живопись!

Алина смутно представляла, что такое настоящая живопись. Она никогда не отличала копию от оригинала. То же самое касалось и музыкальных произведений. Вообще всего того, что требовалось ценить. За исключением косметики, парфюмерии и одежды. Это не было для нее принципиальным. Просто родители не привили ей с детства любовь к искусству. Они никогда не водили ее в театр, в консерваторию. В музеи она ходила сама, и только по самой острой необходимости, такой, какая чуть не случилась в прошлый раз, когда туда собрался племянник Львова. Она не задумывалась над тем, что на свете жили великие художники и композиторы. И от этого пострадала.

Картина ничего особенного собой не представляла, так мазня мазней. Двугорбая гора, теряющаяся в облаках, лес у ее подножия, медведи копошатся в лесу. Лана бегала вокруг и расхваливала это произведение искусства.

– Старый мастер, знаменитый художник Елкин-Палкин, тетка Валентина Валентиновича сама с ним беседу вела, пока он ее с натуры писал. Хотя какая там натура, кожа да кости. Я тебе, Аля, честно скажу, ущипнуть было не за что, не то что с натуры рисовать. Да я помню, в последнее время она не только с художниками беседовала, а еще и с Наполеоном, и с царем Иваном Грозным, а сама представлялась Екатериной Третьей.

– Ну и зачем ты тогда купила эту картину?

– Неудобно было отказать Валентину Валентиновичу. Опять же в память о его тетке. Она хоть и с приветом была, но женщина вполне доброжелательная. Царство ей небесное. А картина очень даже миленькая, Степан ее в этот угол вчера пристроил, она вписалась, как будто там всю жизнь висела. Сейчас Валентин Валентинович зайдет, будет рад, что мы пристроили его шедевр.

– Это он ее пристроил, а не вы. За такую стоимость можно половину Третьяковки скупить.

– Ничего ты, Алина, не понимаешь! – заявила Лана, которой надоели укоры. Сначала она их слушала от Степана, теперь от подруги.

– Вот в этом ты права, – согласилась с ней Алина, – совершенно ничего не понимаю в живописи. Оцениваю по одному только принципу – нравится или нет. Эта картина не вызывает во мне бурю восторга. Но для того, чтобы спрятать ободранные обои в этом месте, ее повесить можно.

– Какая ты отсталая личность, Сташевская! У нее название почти такое же, как у американского фильма про двух влюбленных ковбоев. Тот фильм где-то в чем-то победил, забыла по какому поводу. Тише, Степан идет. Я тебя по-дружески прошу ни при нем, ни при Валентине Валентиновиче не показывать своей отсталости и не ругать произведение искусства.

– Ладно, – махнула рукой Алина, – чего уж там.

– Ну, и как тебе наше полотно? – войдя, поинтересовался Степан вместо того, чтобы поздороваться. Он перед этим чистил на кухне картошку к обеду.

– Впечатляет, – соврала Алина, – столько экспрессии…

– Чего? – не понял Степан.

– Нравится ей картина, – встряла Лана, – она себе такую же хочет купить.

– Я?!

– А за чем дело стало? – обрадовался Степан, – сейчас придет Валентин, она и купит. У него их еще много осталось от почившей в бозе тетки. На чердаке валом валяются, можно было взять голых одалисок, но Лана почему-то не захотела.

– Вот еще, будут чужие голые бабы над моей кроватью висеть, – пожала плечами та, – я лучше себя повешу. Жаль, не знаю, где Елкин-Палкин проживает, заказала бы ему свой портрет.

– Лана, ты глянь, – указала Алина на картину, – у него наверняка только медведи хорошо получаются. А то он бы и тетку на картине запечатлел, раз ее с натуры рисовал.