Гарри выкрикивает приказы, но его слова, мешаясь с воем сирены, превращаются в кашу. В глубине души я невольно задаюсь вопросом: быть может, теперь церемонию перенесут и Трэвис успеет за мной прийти? Что, происходит вторжение, которого все так боялись, или опять кто-то подошел слишком близко к забору, как моя мать, сглупил или сошел с ума, заразился?..

Аргус яростно царапает пол, пытаясь прорыть себе путь к отступлению. Его когти бессмысленно скребут дерево, и я чувствую нарастающий в нем страх. Он поднимает голову, словно хочет завыть, скалит зубы и взглядом умоляет меня что-нибудь предпринять.

Я нахожу юбку, хватаю ее… и вдруг краем глаза замечаю за окном стремительный алый всполох. Мне хорошо знакомы этот цвет и эта скорость.

Нечестивые среди нас. По-настоящему.

Габриэль проникла в деревню.

Я лихорадочно застегиваю пуговицы на юбке, натягиваю рубашку и подбегаю к двери, но замираю, положив руку на щеколду. А вдруг уже поздно? Сердце качает кровь и разносит по жилам сомнения. Вдруг платформы уже забиты?

Я оглядываюсь на Аргуса: тот пытается решить, заслуживаю ли я доверия, смогу ли его защитить. Гарри бегает по дому, распахивая шкафы в поисках какого-нибудь оружия.

Я бросаю взгляд в окно и вижу в тумане двух бегущих детей: брата и сестру. Я знаю их с самого рождения. Мальчик, Джейкоб, родился шесть лет назад. Он спотыкается, падает и хватается за разбитую коленку. Девочка замирает на месте и оглядывается на старшего брата, который лежит на земле и тянет к ней руку. Она трясет головой, раскрыв рот и вытаращив глаза; белокурые кудряшки подпрыгивают в воздухе.

Вдруг все ее тело обмирает от животного ужаса. На юбке появляется темное влажное пятно, а взгляд мечется между братом и чем-то за его спиной. Джейкоб оборачивается и тут же плюхается навзничь, отчаянно перебирая ногами и отталкиваясь пятками от земли. Оконная рама не дает мне разглядеть, что их напугало, и я неуклюже прижимаюсь щекой к стеклу: к мальчику бредет толпа Нечестивых. Они всегда охотятся группами.

Девочка делает два шага к брату, хватает его под руки и тащит, но она слишком слаба. Нечестивые уже близко, и мальчик из последних сил борется с сестрой, толкая ее к платформам.

Все это происходит буквально в считаные секунды, а в следующий миг я отшатываюсь от окна, боясь увидеть знакомое лицо Джейкоба. Как его младшая сестра, я трясу головой, не веря своим глазам.

Вот она, паника. А паника означает, что очень скоро люди начнут поднимать лестницы. Первым делом они будут спасать собственные шкуры.

Шерсть на спине Аргуса встает дыбом, он пригибает голову к полу и утробно рычит. Собаки нашей деревни чуют Нечестивых издалека, их учат этому с рождения. Все его существо сосредоточено на двери нашего дома: он пытается предостеречь нас от того, что бродит снаружи.

Кто-то врезается в меня и отталкивает к стенке, прочь от окна. Это Гарри, он сует мне в руку ритуальный клинок и крепко хватает меня за подбородок, пытаясь заглянуть в глаза.

Его грудь тяжело вздымается, по вискам течет пот. Вдруг он распахивает дверь, вылетает наружу и уже через мгновение возвращается; я даже не успеваю сообразить, что произошло, не успеваю закричать или попытаться его удержать, а только потираю подбородок, который до сих пор ноет от его сильных пальцев. В руках у Гарри Джейкоб, брошенный и мною, и младшей сестрой на растерзание Нечестивым. Гарри роняет его на кровать и продолжает сборы.

Он швыряет мне узел, и я прижимаю его к груди одной рукой, в другой зажат клинок. Затем он хватает с крючка мехи с водой и оглядывается на меня. Я все еще стою, прижавшись к стенке.

Гарри берет меня за руку. Его пальцы скользят по белой веревке, и на губах появляется тень улыбки. Он что-то говорит, но за воем сирены ничего не разобрать.

Вдруг весь наш домик вздрагивает: что-то с размаху врезается в дверь. Гарри отворачивается от меня, хватает Джейкоба, перекидывает его через плечо и напоследок поглаживает рукой строчку из Писания у входа. Мне хочется закрыть глаза и не видеть происходящего. Притвориться, будто этот день еще не начался и никогда не начнется.

Я пытаюсь приноровиться к ритуальному клинку, моему единственному оружию. Всех жителей деревни с малых лет учат обращаться с оружием и драться. Но деревянная рукоять слишком гладкая и скользкая от пота, сам ритуальный клинок кажется чересчур громоздким, да еще и узел с едой мешает мне сохранять равновесие.

В следующий миг Гарри распахивает дверь, и мы бросаемся бежать.

Хотя Гарри тащит на себя мальчика, воду, топор и такой же узел с едой, он бежит быстрее меня и гораздо увереннее. От ужаса я почти ничего не вижу перед собой. Аргус путается у меня под ногами, не находя другого укрытия, и я то и дело спотыкаюсь.

Наш домик стоит за собором, на самом краю деревни. Платформ здесь очень мало, и я со всех ног бросаюсь к ближайшей, хотя увесистый узел с едой здорово мешает бежать. Когда я уже хватаюсь за нижнюю ступень лестницы, она вылетает прямо у меня из-под носа, и пальцы соскальзывают с влажного от утренней росы дерева. Я задираю голову: платформа заполнена только наполовину. Человек, поднимающий лестницу, молча пожимает плечами. Даже не извинившись! Впрочем, за воем сирены я бы все равно ничего не услышала.

Люди на платформе стреляют из луков, причем цель их где-то совсем рядом: мимо моего уха со свистом пролетает стрела. Уж не знаю, кому она предназначалась, мне или кому-то другому, но оборачиваться я и не думаю. Реальность в этот миг для меня невыносима, поэтому я просто отодвигаю ее на второй план.

В отчаянии я озираюсь по сторонам в поисках другой платформы и бросаюсь к ней. Аргус все еще рядом: он хватает зубами мою юбку и рывком тянет на себя, так что я теряю равновесие и падаю на колени. Поднимаю голову… и вдруг вижу Трэвиса: он совсем рядом, у лестницы, ждет своей очереди, чтобы подняться на платформу. Кэсс тоже тут.

Ничего не могу с собой поделать и во всю глотку ору его имя.

Конечно, это бесполезно. Сирена воет слишком громко, да и паника всех нас оглушила. Я зажмуриваюсь и снова истошно ору, вкладывая в крик последние остатки сил. Внезапно сирена умолкает: ровно в ту секунду, когда крик срывается с моих губ. Деревня погружается в полную тишину, лишь имя Трэвиса эхом отдается в деревьях.

Такое чувство, словно я заморозила весь мир. Трэвис поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Два удара сердца, три — и мы почти один человек. На долю секунды в нашем собственном безмятежном мирке существуем только мы, я даже чувствую его поцелуи на запястьях.

А потом кто-то дергает меня за рукав, мужчины начинают выкрикивать приказы, и со всех сторон, вдребезги разбивая тишину, летят стоны Нечестивых. Я замахиваюсь узлом, но это Гарри; мой удар он благополучно отражает.

Схватив меня за руку, он бежит прочь от скопления домов, прочь от переполненных платформ и Трэвиса к собору. Я слышу крики людей. Ужас, боль, отчаяние. Они сливаются со стонами Нечестивых в единую песнь битвы.