Из дверей здания на парковку я выхожу с барабанящим сердцем, а завидев знакомый черный Мерседес с включенными фарами, и вовсе деревенею. Оставался маленький шанс, что случившееся было плодом моего воображения, и Ленкин отец вовсе не заходил ко мне в кабинет и тем более не предлагал «прокатиться».

Как я буду находиться с ним рядом в одной машине после всего, не представляю. Сидеть в каких-то десятках сантиметров — все равно, что переживать все заново: наркотический поцелуй и тот жуткий случай, когда он по нелепости застал меня голой.

Лишь осознание, что я слишком долго стою без движения и выгляжу глупо, заставляет меня сдвинуться с места. Потянув на себя ручку пассажирской двери, я быстро опускаюсь на сиденье и, не сумев заставить себя взглянуть на Ленкиного отца, бормочу:

— О чем вы хотели поговорить?

Ответа не следует, а вместо этого машина плавно трогается с места. Окончательно растерявшись, я неловко щелкаю ремнем безопасности и отворачиваюсь к окну. Вопросы несутся друг за другом так быстро, словно бегут эстафету, но среди них не находится ни единого ответа. Если он хотел со мной поговорить, то почему молчит? И куда мы едем?

Необъяснимое предвкушение заполняет живот, вытесняя собой даже волнение. А по большому счету, есть ли разница, куда Ленкин отец меня везет? Даже если выяснится, что в другой город, разве я стану протестовать? Когда он рядом, мозг полностью выключается. Мама бы жутко расстроилась, узнав, что я настолько теряю себя в присутствии мужчины. Она всегда говорила, что я должна быть гордой и самодостаточной, чтобы в будущем не страдать. Увы, у меня так не получается.

Миновав проспект и обогнув несколько жилых кварталов, машина заезжает в фешенебельный район и паркуется возле пятиэтажного жилого дома со сверкающим гранитным фасадом. Внизу светится вывеска модной кофейни, в которой мы однажды сидели с Ленкой, а по соседству расположена внушительная дверь премиального салона красоты.

— Приехали, — коротко сообщает Борис Александрович.

Сделав над собой усилие, я заставляю себя повернуться к нему и моментально розовею, наткнувшись на изучающий взгляд. Пробормотав что-то бессвязное, нащупываю ручку и выскакиваю из машины. Я и без того чувствую себя сверх неуверенно в его компании, а с учетом неизвестности происходящего — и подавно.

— Нам сюда? — робко спрашиваю я, указывая на вход в кофейню.

Мельком проследив мой жест, Ленкин отец подталкивает меня вперед, слегка коснувшись лопатки.

— Если хочешь кофе — на обратном пути скажешь, чтобы с собой сделали. Сейчас иди за мной.

Закусив губу от очередного прилива смущения, я повинуюсь. Думала, что он тебя в кафе посидеть пригласит? Размечталась. Ну, вот что я за ребенок? Сколько можно витать в несбыточных фантазиях?

Правда, когда мы входим в вестибюль жилого дома и подходим к лифту, выясняется, что предположение о совместном ужине оказалось не таким уж и смелым. Я даже дышать боюсь, не то что думать о том, куда и для чего мы едем.

— Эта квартира принадлежит мне, — поясняет отец Лены, когда мы останавливаемся рядом с дверью, обозначенной цифрой одиннадцать.

Не сумев выдавить из себя ничего вразумительного, я молча смотрю, как татуированные пальцы проворачивают ключ в замке. Голова плывет, словно ее набили ватой. У него есть квартира в городе, и он привез в нее меня. Сейчас мы по очереди в нее войдем, дверь захлопнется, а дальше?

17

— Красиво, — сиплю я, останавливаясь посреди просторной прихожей. Говорю это ради того, чтобы не молчать, потому что интерьер класса люкс — это последнее, чем я сейчас могу восхищаться.

— Обувь можешь не снимать, — звучит рядом со мной, а в следующее мгновение тело прокалывает миллиардом мелких иголочек: отец Лены снова касается моей спины, заставляя шагать вперед.

На свинцовых ногах я перемещаюсь в соседнюю комнату, которая оказывается огромной гостиной с панорамными окнами и необъятным диваном. Привыкшая к роскоши в доме Тихоновых, я по-прежнему ничему не удивляюсь.

— Походи по комнатам, присмотрись. Если все устраивает, можешь жить здесь, пока не дадут общежитие. Вечером Виталий перевезет твои вещи.

Резко повернувшись, я впиваюсь взглядом в Ленкиного отца. Стоит невозмутимо, быстро печатая что-то в телефоне. То есть, мы здесь поэтому? Потому что… Чтобы я поскорее от них съехала?

— Платить, разумеется, ни за что не нужно, — поясняет он, очевидно по-своему расценив мое выражение лица. — Приезжать и контролировать тебя я тоже не буду.

Безуспешно попытавшись выдохнуть застрявший воздух, я снова отворачиваюсь. Для чего Лена говорила, что он был зол, узнав о моем переезде? Конечно, ему плевать. Очевидно, заметив, что я не тороплюсь вывозить вещи, Борис Александрович решил ускорить процесс. Дурочка…. Ну что я за дурочка? Вообразила себе… Дорогой даже в его сторону посмотреть боялась, чтобы не надумать разного…

— Мне ничего не нужно… — глухо бормочу я, уставившись в окно. — Я съеду завтра… Если хотите, даже сегодня могу… Переночую в отеле.

— Ты что такое несешь? — Голос Лениного отца становится на две тона громче, и теперь в нем отчетливо слышны раздражение пополам с недоумением. — Тебя разве кто-то выгоняет?

Я отчаянно мотаю головой, пытаясь избавиться от слез, подступившим к глазам. Он не понимает. Конечно же, он ничего не понимает. Даже я сама не могу себя понять. Просто я думала… Надеялась… Оказывается, всю дорогу я так сильно надеялась на чудо.

— Сона. — За моей спиной раздаются тяжелые шаги.

Напрягшись всем телом, я кусаю щеку изнутри в попытке не заплакать. Бесполезно. Слезы уже катятся.

— Извините меня…

Не желая позволять отцу Лены стать свидетелем моей слабости, я разворачиваюсь, чтобы сбежать, и с размаху врезаюсь в каменное тело.

— Пустите, пожалуйста… — шепчу, когда мне на плечи опускаются его ладони.

— Это что за истерика? На меня посмотри-ка.

Задыхаясь от накатывающих эмоций, я лихорадочно мотаю головой. Нет, не буду я на него смотреть. Пусть я не гордая и самодостаточная, но и раздавленной себя не могу позволить увидеть.

— Так лучше будет, — чеканит над моей головой низкий голос, подернутый льдом. — Если ты будешь жить отдельно. Поняла? Всем будет лучше.

Как одержимая, я вдыхаю аромат дорогой туалетной воды и тщетно пытаюсь осмыслить эти слова. Всем будет лучше. Кому это всем? Потому что я каждый день с ума схожу, думая о том, что больше никогда его не увижу.