Вообще такой вид торговли свободно существовал в России. Все покупалось и продавалось на так называемых базарах. Цены устанавливались в соответствии с запросами и требованиями. Например, стакан табака мог стоить от пяти до пятнадцати рублей, в зависимости от качества. Тому, кто покупал, разрешали попробовать табак, перед тем как его приобрести. Хлеб стоил дорого – от тридцати до сорока рублей, это около пятнадцати – двадцати долларов.

Главный врач госпиталя был строг, но старался каждому уделить внимание. Пациенты, медсестры и все остальные уважали его. Он был одним из немногих докторов, который относился к немцам без ненависти. Мы привыкли к его собственным методам диагностики. Если кто-то из больных хотел продлить лечение, не желая возвращаться к работе, доктор перед тем, как решить этот вопрос, «проверял» его своим способом. Он строго смотрел ему в глаза. Если человек не выдерживал его взгляда, врач спрашивал на ломаном немецком:

– Почему ты не смотришь на меня?

Он всегда действовал по справедливости. Если кто-то действительно чувствовал себя неважно, доктор всегда оставлял больного в госпитале столько, сколько требовалось. Когда пациент выздоравливал, он снова возвращался к работе.

Из-за того, что врач сочувствовал пленным и всегда действовал справедливо, его недолюбливало вышестоящее начальство. Ему устраивали всякие проверки, но так как придраться было не к чему, начальство уходило восвояси.

Один заключенный, находясь на приеме, услышал вопрос:

– Ваше имя?

– Пауль Гадомски, – ответил пожилой человек.

– Кто по профессии?

– Фермер.

– Завтра на кухню.

Таковым было лечение, назначенное доктором старому изможденному человеку, потому что в русском лагере эта работа была наиболее щадящей.

24 мая 1946 года меня выписали из госпиталя и направили в двенадцатую рабочую бригаду. Я был счастлив, что снова поправился и набрал вес, а также заработал немного денег. Первое время мы работали на заготовке дров, а также сена для коров. Потом нас перевели на 145-й километр, называемый так из-за удаленности от ближайшей станции железной дороги. Наш новый барак построили совсем недавно, зимой. Запах дерева, из которого он был построен, до сих пор чувствовался в его стенах.

С того дня мы стали полностью независимыми. Каждый получал хлеб, еду и продуктовые карточки, так же как и некоторые деньги за выполняемую работу. На эту сумму мы могли покупать необходимое. Одежда была нужна в первую очередь, но стоила она очень дорого. Но мы все равно были счастливы, потому что получили возможность покупать, что хотим сами. Самой большой радостью было то, что нам позволили покупать продукты и готовить еду.

В новую бригаду входили молдаване, немецкие девушки, женщины и мужчины. У нас было три основных занятия: заготавливать сено, пилить дрова и ломать известняк. С ломом, киркой и лопатой мы ходили на ближайшую каменоломню. Работа шла медленно, что не устраивало нашего бригадира. Хотя он, наблюдая за нами, постоянно кричал: «Крупные камни!» – работа все равно не спорилась. Мы долбили, как сумасшедшие, но результат был неудовлетворительный. Эти камни потом обрабатывали в печах для обжига.

Наш бригадир был один из тех русских, кто отдавал должное каждому, честно выполнявшему свою работу. В его обязанности входило повышать рабочую норму, но он, по крайней мере, не забывал о достойных тружениках. Мы же хотели работать, потому что знали, что без дела будем страдать больше, чем от голода. Неспособный работать, будь то русский или немец, не имел денег, а соответственно, не мог купить еду по продуктовым карточкам. А без еды наступала смерть. Чтобы запастись впрок, мы старались закупать как можно больше крупы, овощей и других продуктов. Обычно рабочий день тянулся бесконечно, и у каждого человека была одна и та же мысль: «Когда же наступит вечер и я смогу наесться до отвала?»

Вначале комары не беспокоили нас. Но когда мы разжигали печи и отходили пилить дрова, тут они налетали тысячами. Даже москитные сетки, которые нам выдавали, не всегда уберегали от их укусов. Кроме того, наши руки и ноги были незащищены и попадали под постоянные атаки чудовищных насекомых.

Мы пилили дрова для печей. Моим напарником был шестнадцатилетний Хорст Шремер из Эльбинга, попавший в плен вместе со своей матерью. Их разделили во время нашего последнего переезда, а до этого они оставались вместе. Мы хорошо работали в паре, выполняя норму, чем удивляли нашего бригадира.

Одним летним днем мы, не зная точного времени, пришли на обед немного раньше. Когда бригадир обнаружил наше отсутствие, он принялся страшно ругаться, но мы объяснили, что уже перевыполнили сегодняшнюю норму. Он просто не мог поверить, что за столь короткий срок можно выполнить дневной план. После обеда он пошел с нами и, присев на кучу дров, подозвал нас и пожал каждому руку, показывая таким образом свое уважение.

Глядя на него исподтишка, мы заметили странное выражение его лица. Казалось, он в самом деле сочувствует нам. Наступила пауза, после чего он первым нарушил тишину. Сначала его речь была сбивчивой, но потом он заговорил яснее и рассказал историю своей жизни.

Его предками были греки, когда-то поселившиеся на юге России. Перед войной его забрали в армию, где он получил звание сержанта. Во время войны его часть воевала под Ленинградом и была окружена немцами. Ожидая, что попадут в плен, они все побросали свои документы, удостоверяющие личность. Но немецкое окружение удалось прорвать и выйти к своим. Когда русские увидели, что эти бойцы готовились сдаться немцам, им велели сложить оружие и отправили в лагерь на севере России. Таким образом он и оказался на территории Коми.

После этой беседы мы прониклись уважением к бригадиру, потому что и сами имели в чем-то схожую участь. К тому же у нас была общая цель: выжить в жесточайших климатических условиях.

После каменоломни нас направили на заготовку сена. Это означало сбор скудной болотной травы. Все взяли косы и принялись за работу. Но травы было очень мало, и мы не выполнили дневную норму. По колено в воде, поедаемые комарами, мы косили траву. При этом нас томила жажда от соленой еды. Возвращаясь в наш барак, все бросались к воде, ведь пить болотную воду было нельзя. Русские кипятили себе воду для питья, а нам приходилось терпеть жажду на работе и по дороге в лагерь. Некоторые не выдерживали и пили болотную воду.

Часто мы ели болотную клюкву, оставшуюся с прошлого лета. Под снегом она сохранялась и была вполне съедобна. В свободное время я набрал ее столько, что продал весь сбор бригадиру за восемь рублей.

Лето продолжалось. На наших болотах появились свежие ягоды – дополнение к нашему скудному рациону.

Сахар для ягод – вот новый товар на нашем летнем «рынке».