Она сразу же тянется ко мне, обнимает, стонет в губы, не понимая, что творит, потому что сдерживаться мне сложно, останавливает только ее состояние, то, что ей будет больно, а я и так ей боли дохренища причинил.

Я пытаюсь обуздать себя, что вообще непросто, учитывая, что Татка мне не помогает совершенно.

Она перебирается ближе, становится на колени рядом, гладит по плечам, зарывается в волосы пальчиками. Спускается ниже, несмело, но так… Очень определённо.

Так, как я от нее не жду.

Ловлю ее пальчики у своей ширинки, отрываюсь от губ, шепчу:

— Ты чего делаешь?

— Я хочу… Пожалуйста…

Она возбуждена! Бл*, она определённо заведена! С пол-оборота! От одного поцелуя! Глаза горят, губы мокрые, красные, невозможно оторваться.

Я хочу ей возразить, хочу предупредить, что не железный, что ей надо бы заканчивать с провокациями…

Но маленькая ручка отодвигает мои пальцы, решительно берется за пряжку ремня, и голос мне изменяет.

Я только в полном остолбенении, причем, сука, везде, и внизу тоже, наблюдаю за ее действиями. Не могу помешать. Сил физических нет.

Она смотрит мне в глаза, дергает молнию на ширинке, обхватывает член через белье. Неопытно, но с энтузиазмом.

— Тат… — удается мне все же выхрипеть, но она опять тянется целовать, и я не могу отказаться от такого подарка.

И только дергаюсь, как подросток, когда она освобождает член и проводит по нему ладошкой, несколько раз, вперед и назад, несмело сжимает.

— Тата…

— Не надо, я хочу… — Опять шепчет она, и, клянусь, я этот шепот буду во сне слышать, в самом сладком, самом развратном сне, — пожалуйста…Прошу…

Ну вот кто я такой, чтоб ей отказывать?

Я только дышу тяжело. Смотрю, в ее глаза, она тоже не отрывает взгляд, зрачки расширены, губки приоткрыты… Ничего более возбуждающего не видел я никогда.

И вот в этот момент она может со мной все, что хочет делать, я только благодарить буду. И плевать, что мы, вообще-то в общественном месте, и что тут могут появиться зрители, хотя сейчас никого нет, но в любой момент… Плевать.

Она выдыхает, смотрит на свои пальчики, скользящие вверх и вниз по члену, потом опять на меня.

— Можно я… Можно я его… Поцелую?

Бл*****!!!

Да что же я в прошлой жизни такого хорошего сделал? За что мне эта девочка? Может, спас кого-то?

Или миллион старушек через дорогу умудрился перевести?

Она не дожидается моего разрешения, наклоняется ниже…

И аккуратно накрывает губками головку члена.

А я…

А я держусь! Держусь, сука! Потому что кончить от одного только касания ее нежных губ — это не позорно, но тупо! Я не подросток же! Я сумею немного продержаться!

Только возьми побольше… Поглубже… И можно немного зубками…

Татка делает все так, как я хочу. Я не трогаю ее, сижу, изо всех сил вцепившись ладонями в траву, смотрю, как ее голова поднимается и опускается, и это просто за гранью! Клянусь, я даже не думал о таком никогда! Хотя, нет. Думал. Думал, конечно. Но не сразу. Далеко не сразу!

Татка неожиданно выпускает мой член изо рта с тихим хлюпом, смотрит на меня вопросительно и возбужденно:

— Тебе нравится?

Да, бл*! Еще бы! Вот помру сейчас от разрыва сердца или яиц, узнаешь, как мне нравится, мучительница!

— Да… Продолжай, пожалуйста… — мне все же удается выдавить из себя связные слова, и Татка улыбаясь настолько невинно и радостно, что я в этот момент чуть не кончаю, ощущая себя долбанным извратом, опять обхватывает губками член, я дышу, дышу, дышу, кулаки сжимаю, смотрю на воду, по которой к этот момент плывет баржа. И нас, наверно, даже видно оттуда. Но мне похрен.

А потом Татка неожиданно берет глубже и одновременно всасывает щеки, создавая вакуум…

И я, сука, кончаю! Неожиданно! Не успев предупредить, внезапно и сильно!

С хрипом и матом.

И держу ее голову у паха, если вдруг увернуться решит. Это чисто машинально выходит, без осознания.

Потому что, когда приходит понимание, я тут же отпускаю ее, и Татка поднимается.

Смотрит на меня.

И губы вытирает. Невинно так… Кошка!

А у меня опять встает. Вернее, даже не опадает.

Она ведьма.

Она просто ведьма.

Она украла мою душу, мое сердце, мои мозги.

А я и рад этому.

Смотрю на нее и думаю: «Пропал ты, Серый. Кончился, как самостоятельная личность. Никуда теперь. Никак. Без нее.»

Ужасная мысль. Раньше бы она меня испугала до усрачки.

А сейчас смотрю на нее. И только кайф. Только сладкий-сладкий кайф, без которого уже жизни себе не представляешь.

Нет ее, жизни.

Без нее.

Домой мы доезжаем только через два часа.

Усталые, довольные. Молчаливые.

Я — потому что сил реально нет говорить после произошедшего. Поначалу мы сидели, обнявшись и глядя на озеро. Теплая осенняя ночь, словно специально для нас созданная, только уют навевала. И луна.

Охренительная была луна.

Я перетащил Татку себе на колени, обнял, уткнулся носом в макушку… И одуревал от произошедшего. И от самого себя.

Боец, когда у тебя такое было? Чтоб вот так вот, миловаться с девушкой на природе, а потом просто сидеть и смотреть на озеро, залитое луной? Когда ты вообще это делал?

Никогда.

У тебя вообще все впервые, Боец.

Как и у нее.

Это такой живой кайф, который вообще не хочется терять. Хочется пропустить его через себя, позволить литься, длиться и оставаться внутри. Что-то воскрешая, что-то будя неожиданное. Теплое такое.

Романтик, епта. Прям романтик.

Я никогда этой хрени не понимал, всегда смеялся над парнями, которые своих девчонок таскали по всяким там романтическим местам. Для меня это прежде всего был показатель безденежья. Не хватает бабла на кафе, кино и подарок? Тогда приходится измачиваться. И заходить с козырей романтики.

Самое забавное, что многие бабы реально велись на такое. За что тут же получали от меня однозначное клеймо дур беспросветных. Потому что, ну что за херня?

Как можно так тупо хлопать ушами? И не видеть очевидного? Что тебя разводят, маскируясь красивыми словами?

А потом плачутся, какие мужики козлы.

У меня, когда работал еще и служил, был такой приятель. У него вообще никогда бабла не было! Даже на такси!