я. Меня слегка бесила манера Евгения Михайловича начинать рассказ ну очень издалека и с помощью множества наводящих вопросов.

— Этот молодой человек… его зовут Алик. Так вот, он торгует этими куртками и штанами… которые почему-то варят в хлорке. Он ими торгует на барахолке, у него кооператив — двое работников и продавец. Я никогда не понимал эту странную моду — варить в хлорке брюки и куртку, чтобы они выглядели еще хуже. И почему-то после этого они становятся в три раза дороже. Это очень странная коммерция. Вы не находите это странным, Алексей?

Я пожал печами.

— Наверное, я просто старомоден, — вздохнул Евгений Михайлович. — Так вот. У этого молодого человека, Алика, есть партнер. Они вместе портят хлоркой и без того скверные индийские штаны и куртки. Дышат парами, наравне с работниками. Портят не только штаны, но и собственное здоровье, а его за деньги не купишь.

— Да, это действительно ужасно, — сказал я с неприкрытым сарказмом.

— Вы напрасно смеетесь, молодой человек. Я еще не дошел до самого худшего! Вот, они продают эти штаны и зарабатывают неплохие деньги — Алик покупает две машины — «Москвич» и «Жигули» четвертой модели. Он ходит в импортной дубленке, а его жена — в норковой шубе!

— Кошмар! — с чувством сказал я.

Евгений Михайлович посмотрел на меня укоризненно.

— Кошмар начался тогда, когда к ним на барахолке подошли крепкие ребята и сказали, что нужно платить налог. Алик не согласился — он и так платит налог нашему родному советскому государству. Зачем ему еще налоги? И в тот же день ему побили автомобиль «Москвич». Окна, подфарники — все вдребезги! Ему прокололи все четыре колеса! А «Москвич» был почти новый! — Евгений Михайлович закатил глаза. — Но на этом же дело не кончилось! Через несколько дней его снова посетили крепкие ребята и спросили — подумал ли он. Алик снова отказался, и в этот же день снова побили — только уже не автомобиль, побили самого Алика! К счастью, ничего не сломали — немного синяков и ссадин, наверное, хотели напугать, а не покалечить. Тогда Алик пошел в милицию. А в милиции… — Евгений Михайлович снова закатил глаза. — С него сняли показания и отпустили с миром. Понятно, что никто никого не будет искать… — Евгений Михайлович замолчал со скорбным видом. — Ведь Алик кооператор, а значит — человек второго сорта. Его можно избить, разбить его машину, отобрать товар и деньги — никто не пошевелится! Он же буржуй, чуждый нашему передовому обществу!

— Я недавно слышал похожую историю, — перебил я Лисинского, который снова сильно удалился от сути дела. И чем же дело закончилось?

— Дело не закончилось. Дело продолжается. Алик пришел ко мне и поинтересовался, что можно сделать. Я обратился к Володе Седому… — Евгений Михайлович тяжело вздохнул. — И уже Володя Седой мне популярно все объяснил. Он сказал, что, во-первых, у Алика нет никаких заслуг перед людьми, чтобы ему помогать. А во-вторых, он написал это злосчастное заявление. Я говорю Володе, что это вполне приличный парень, что он не знает, как делаются такие дела, он сварщик — простой рабочий человек, а теперь он варит джинсы и очень плохо знает жизнь. Но Володя мне отказал. И мне обидно.

— Да, — сказал я. — Действительно, обидно.

— Более того, — добавил Евгений Михайлович, — я подозреваю, что такие вещи организует и контролирует сам Володя. И это плохо, очень плохо. Он человек жесткий и решительный. И они поняли, что у нас есть деньги, большие деньги, по их меркам.

— Они? — не понял я.

— Преступный мир, — уточнил Евгений Михайлович. — Наше родное государство слабеет, — сказал он с притворной скорбью в голосе, — а значит, силу набирает всякий вредный элемент. И с этим нужно что-то делать, потому что никто не может чувствовать себя в безопасности. Знаете, я уже двадцать лет общаюсь с этими людьми. Еще с тех времен, когда я сам попал туда, где девяносто девять плачут, а один смеется… — Евгений Михайлович грустно усмехнулся. — И тогда у них были правила — очень строгие правила! А сейчас… у них тоже все сгнило и развалилось, молодой человек. Деньги! — он обреченно махнул рукой.

— С этим я полностью согласен, — сказал я. — Мы тоже думаем на тему безопасности. С вашего позволения, Евгений Михайлович, я бы вернулся к этому разговору через несколько дней.

— Если вы надумаете что-нибудь путное, — торжественно сказал Лисинский, то я со своей стороны готов всячески… Вы понимаете? Любая поддержка! Нужна безопасность, Алексей. На уголовников мы положиться не можем — их много, они голодные и даже друг с другом не ладят. А нас так и вовсе не считают за людей. Мы для них корм!

— Через несколько дней поговорим на эту тему, — пообещал я.

— Кстати, — хитро прищурился Евгений Михайлович, — вы ничего не слышали о товарище генерале из нашего областного управления милиции?

— Будто бы ничего, — пожал плечами я. — А что случилось?

— Есть слушок, что генерал переходит на другую работу. И если это так, то это очень неплохо — с преступностью в городе сами знаете как. Может быть, новая метла хотя бы сначала будет хоть как-нибудь мести, а не стоять для красоты…

— Если услышу, то поделюсь информацией, — пообещал я.

— Буду очень признателен, — сказал Евгений Михайлович. — А кстати, Алексей, вы любите конфеты?

— Конфеты? — удивился я.

— Ну, не только конфеты… Вообще — сладкое. — Евгений Михайлович вопросительно смотрел на меня.

— В умеренных количествах, — сказал я, в свою очередь вопросительно глядя на Лисинского.

— В умеренных — это хорошо! — похвалил он. — А если так, то отчего бы нам как-нибудь не прогуляться от нечего делать на нашу славную конфетную фабрику? Возьмем Юрия Сергеевича и втроем прогуляемся к директору, как вы считаете?

— С той же самой целью, что и в прошлый раз? — уточнил я.

— Конечно! — улыбнулся Лисинский. — Конфетная фабрика… О! вы не знаете, что это такое! Вообще, мало кто знает, что это такое! Это золотой прииск. Или даже алмазный, я не знаю. Лично я бы отказался от золотого прииска в пользу конфетной фабрики, если бы мне предложили выбирать! Левое