Многие психоаналитики полагают, что любовное томление является формой регрессии, что в этом страстном желании предельной близости с другим человеком мы становимся похожими на детей, жаждущих материнских объятий. Именно по этой причине мы попадаем в зону максимального риска, когда боремся с отчаянием или болью потери, когда оказываемся в одиночестве или изоляции. К примеру, такие влюбленности широко распространены среди студентов-первокурсников, начинающих самостоятельную жизнь в университетских студенческих городках. Но можно ли считать все это настоящей любовью?

– Иногда я говорю (конечно, полушутя), что влюбленность – это захватывающее начало, а любовь – скучное продолжение, – сказала мне как-то раз поэтесса Венди Коуп. – Люди, переживающие любовные муки, не торопятся примерять свои фантазии к реальности.

Но почему же тогда, если принять во внимание все те страдания, которые может приносить любовная лихорадка (утеря ментальной свободы, чувство неудовлетворенности самим собой, мучительная душевная боль), некоторые из нас так долго отказываются посмотреть в глаза этой самой реальности?

Часто это происходит, потому что осознание реальной ситуации для нас равнозначно признанию собственного одиночества. И хотя само одиночество может быть чувством полезным (например, оно способно мотивировать нас на знакомства с новыми людьми), боязнь одиночества может играть роль капкана, попадая в который мы очень долго не можем избавиться от душевных мук. В худшем случае любовные страдания могут стать частью нашей натуры, способом восприятия окружающего мира, в определенных аспектах сходным с паранойей.

* * *

Много лет назад у меня была пациентка, которую звали Хелен Б. Это была журналистка-фрилансер тридцати семи лет от роду.

На протяжении девяти лет у нее длился роман с женатым коллегой по имени Роберт. Находясь в плену любовной лихорадки, Хелен не могла даже думать о нем в рациональном ключе.

Роберт годами нарушал данные ей обещания. К примеру, предлагал вместе поехать куда-нибудь на праздники, а потом брал с собой жену вместо Хелен.

Он клялся, что уйдет из семьи, как только младший из детей поступит в университет, но когда это наконец случилось, не стал предпринимать никаких активных действий.

Через три месяца после того, как Хелен начала ходить на психоанализ, Роберт сказал ей, что влюбился в другую женщину и бросает ради той свою жену. Хелен не отторгала эту информацию и не закрывала на нее глаза, но, судя по всему, просто не могла понять все, что из нее следует.

Она сказала мне, что «понимает, что он имеет в виду» и «видит, что происходит в действительности».

– Мои подруги постоянно говорили, что Роберт никогда не уйдет от жены, и ошибались… Ведь он от нее уходит, – торжествуя, сказала она мне.

Хелен сказала, что она «в восторге» от такого развития событий, потому что уверена, новая подружка Роберта «просто не сможет его удержать», и он в конечном итоге вернется к ней. Такая возможность, конечно, была, но Хелен верила в такой исход, как в неизбежность, и отказывалась признавать очевидный факт: Роберт полюбил другую женщину.

Многие психоаналитики полагают, что любовное томление является формой регрессии, что в этом страстном желании предельной близости с другим человеком мы становимся похожими на детей, жаждущих материнских объятий.

Подобно параноикам, страдающие от любовной лихорадки тоже мастера собирать информацию и подмечать детали, но, понаблюдав за ними, видишь в их поведении подсознательное стремление находить в любом новом факте подтверждение своей навязчивой идеи.

За первый год психоаналитической работы с Хелен я пришел к выводу, что мне не удается помочь ей поменять схему мышления. Она напоминала мне сторонников конспирологических теорий, которые верили, что принцессу Диану убил принц Филипп или что террористические атаки 11 сентября были делом рук ЦРУ.

Ее убеждения тоже было невозможно поколебать никакими доводами и доказательствами. Когда я попытался продемонстрировать, что ее чувства к Роберту не меняются, несмотря на любые его поступки, она с раздражением в голосе ответила мне:

– Так не это ли признак настоящей любви?

* * *

Преподавая техники психотерапии, я часто включаю в список материалов для чтения «Рождественскую историю» Чарльза Диккенса. Я считаю данное произведение описанием экстраординарной психологической трансформации человека и думаю, что Диккенс рассказывает нам нечто чрезвычайно важное о том, как меняются люди.

Как вы, наверно, помните, в этой сказке жадного Скруджа посещают три призрака. Святочный Дух Прошлых Лет возвращает Скруджа в детство, заставив заново пережить череду горестных мгновений и вспомнить, как отец оставил его одного в школе, как умерла малышка-сестра, как он сам решил бросить невесту, чтобы посвятить свою жизнь зарабатыванию денег. Дух Нынешних Святок демонстрирует Скруджу доброту и душевную щедрость влачащего нищенское существование семейства Боба Крэтчита, младший сын которого, Малютка Тим, находится при смерти, и именно в результате того, что Скрудж отказался платить Бобу достойное жалованье. И вот наконец Скрудж приходит к полной трансформации, когда Дух Будущих Святок показывает ему его заброшенную могилу.

Скрудж меняется не от страха. Он меняется оттого, что его преследует этот страх. Мы можем бояться потолстеть, но одни эти опасения вряд ли заставят нас сменить диету. Но навязчивый, неотступно преследующий страх – это совсем другое дело. Он заставляет нас помнить – ощущать всем своим существом – какой-то факт или какой-то элемент информации о нашем мире, знания о котором мы всеми силами стараемся избежать.

Какого же знания пытался избежать Скрудж?

Скрудж не хотел думать о смерти своей матери, о смерти сестры, о потере невесты. Он не мог выносить мысли о конечности любви. Диккенс говорит нам, что перед тем как улечься спать, Скрудж в одиночестве ужинал и коротал остаток вечера над своей амбарной книгой, в которой фиксировались приходы, расходы и полученные проценты. На мой взгляд, это означает, что вечерами Скрудж пытался успокоить и утешить себя. Перечитывая приходно-расходную книгу, он, скорее всего, говорил себе: «Видишь? Никаких потерь, сплошная прибыль».

В конечном итоге Скрудж меняется, потому что призраки разрушают его ошибочную веру в то, что жизнь можно прожить без потерь. Они выводят его из этого бредового состояния, заставляя снова прочувствовать боль пережитых когда-то потерь, лишений, которые теперь переносят окружающие его люди, а также ставя перед неизбежностью потери своей собственной жизни и всего нажитого.

Рассказанная Диккенсом история дает нам и еще один урок: Скрудж не может переделать свое прошлое. Не может у него быть и четкой уверенности в том, как сложится будущее. Тем не менее, выйдя на прогулку рождественским утром, мысля совершенно по-новому, он может изменить настоящее, ведь перемены могут происходить только здесь и сейчас. И это очень важно, потому что при попытках изменить прошлое у нас возникает чувство полной беспомощности, которое может привести к депрессии.