– Найдем, – без особой уверенности пообещал я. – Тебе черный или зеленый?

– Мне с шоколадной конфетой. Двумя. Кирилл, ничего, если я у тебя до завтра поживу?

Я пожал плечами. Как будто у меня был какой-то выбор.

Я пододвинул вазочку с конфетами к Наташе.

– Кстати, у меня есть хорошая идея, как можно начать распутывать эту ситуацию. Мы пойдем к Оличу.

– Кто это такой, – спросила с набитым конфетами ртом Наташа, – этот твой Олич?

– Олич – это она. Для меня – главная хранительница мифов, легенд и баек этой местности. Если кто что и знает про подобные ситуации, то это она.

– А почему мы сразу к ней не пошли, раз уж она такая умная и знающая?

Я развернул фантик шоколадной конфеты и засунул ее в рот целиком, изображая максимальную заинтересованность процессом. Отвечать на Наташин вопрос мне совершенно не хотелось.

Глава 17

Кажется, мы дружили с Оличем, а вернее с Оленькой Пановой, всю жизнь, класса с третьего, а может, и еще раньше. Почти каждый день я приходил к ней домой то за домашкой, то просто так. Ее частный дом стоял почти вплотную к моей пятиэтажке, и путь до Олича занимал всего пару минут, это если бегом. А уже у нее, стоя в полутемном коридоре (я же не в гости, а так, просто заскочил), я задерживался то на час, то на все три.

Олич расчесывала свою пышную черную гриву и болтала со мной обо всем. Волосы у нее были просто прекрасные, густые, чуть волнистые. Когда она сидела перед зеркалом с расческой, то всегда казалась мне какой-то удивительной волшебницей. Глядя в ее большие карие глаза, думать о чем-то неприличном было совершенно невозможно. Олей хотелось восхищаться, боготворить ее. Я влюблялся в других, страдал, писал стихи, тайно звонил по телефону и обменивался записками, а с Оличем просто дружил. Она была слишком прекрасной и неземной, чтобы оскорблять ее банальным: «Ты мне нравишься».

Ближе к концу школы стало понятно, что Олич не просто красавица. Сейчас мне кажется, что она была умнее всех в классе. Она не вылезала из областных олимпиад по истории и краеведению, в которых побеждала не напрягаясь. Оля ездила с выступлениями на все пушкинские праздники (в наших краях многое связано с Александром Сергеевичем), читала лекции в библиотеках Гатчины, появлялась в тематических передачах на «Пятом канале» и даже участвовала в издании какого-то местного краеведческого журнала.

По своим оценкам и знаниям Панова могла претендовать на практически любой из вузов Питера, а то и Москвы. Выбрала же она внезапно областной пединститут, объяснив это необходимостью совмещать учебу с двумя работами. Мы же, балбесы, в то время не имели ни одной. Да, и вот такую прекрасную девушку я почти каждый день отвлекал малоинтересной болтовней. Решительно не понимаю, как она находила на нее время.

Объяснение пришло на выпускном, в самом финале, когда чопорный «выпускной вечер» плавно перетек в выпускное утро, которое мы встречали, уже переодевшись и переместившись из школы на речку. Из всего класса дожили до утра шестеро. Здесь были те, кто не сошел с дистанции под воздействием алкоголя и не ушел домой спать. Мы развели костер, купались, затем отогревались то у костра, то прикладываясь к бутылке, орали вечное чайфовское «Ой-ё-ё-ё-ё-ё» под гитару и праздновали начало новой, вроде как взрослой жизни.

Именно тогда Олич, на голове которой красовалось огромное черное гнездо из остатков вчерашней прекрасной прически, отвела меня в сторону и без предисловий и обиняков объяснила, что я дебил и что все эти годы она болтала со мной, потому что была влюблена и ждала, когда же я наконец созрею для признания. А я так и не понял, даже не увидел этого. И вот теперь «окно возможностей захлопнулось», Оле надоело ждать и она решила рассказать мне, чтобы я хотя бы сейчас осознал, что потерял. А чтобы потеря была ощутимей, Олич крепко поцеловала меня, выписала две смачных пощечины и ушла, не прощаясь. Собственно, тогда мы и виделись в последний раз, не считая пары минутных случайных пересечений.

– И ты так и не попытался вернуть ее? – спросила Наташа, которой я рассказал эту историю по пути к дому Оли. Мы пошли пешком: погода хорошая, а за руль я так и не рисковал садиться.

Я помотал головой.

– Знаешь, как-то не до того было. Я был влюблен в другую девушку, а потом еще это поступление, учеба в Питере.

Теперь головой замотала Наташа.

– Карпов, я тебя знаю всего несколько суток, но я даже представить не могла, какой же ты все-таки дебил.

– Женская солидарность?

– Нет. Ум и знание жизни.

Остаток пути мы прошли молча. Никогда не видел смысла спорить, когда твой собеседник, без сомнения, прав.

Олич я узнал сразу. Такие волосы узнать несложно – смотришь и сразу понимаешь: вот она, Рапунцель, заточенная в башне. Олич сидела в кресле на крыльце дома, в котором я провел так много времени.

Я подошел поближе и обомлел. Это было не кресло, а инвалидная коляска. Панова сидела в ней, закутанная в теплую не по погоде куртку, а на ее коленях лежал планшет. Странно, но этот старый, покосившийся дом и девушка в инвалидном кресле казались чем-то близкими, как кусочки пазла или элементы одной картины. Почти как «Мир Кристины» Уайета, только без надрыва. Я подошел ближе и поздоровался в полной растерянности, абсолютно не понимая, что и как я должен сейчас сказать.

– Явление третье: прибытие Карпова на места боевой славы.

Олич улыбнулась. В ее огромных карих глазах все так же бесились чертенята. Голос не изменился, но что-то пропало. Точно, не стало мягких и обволакивающих жестов. Губы улыбались, глаза светились, а руки бессильно лежали поверх планшета.

– Привет-привет, заблудший одноклассник. Что привело тебя сюда спустя столько лет? И кто эта прекрасная дама рядом с тобой, неужто супруга?

Олич откровенно издевалась, а я не знал, как реагировать – молчал, тупил и оттого немел еще мучительнее.

– Нет, это знакомая. Я по делу пришел, – попытался неуклюже объяснить я свое появление, но получилось только хуже.

– Да я догадываюсь, что не просто так посидеть, поболтать с одноклассницей. Рассчитывать на внезапное извержение совести спустя два десятка лет глупо. Не так ли? Я Ольга, школьная подруга вот этого молчащего молодого человека.

Наташа улыбнулась.

– Я Наташа. А вот этот столбик, – она показала на меня, – недавно вполне бодро разговаривал.

Я отмахнулся от