проводить пальцем по металлическим перилам маленького мостика через ручей, ощущая пальцем четыре зарубки: две – в начале моста и две – в конце. Где-то между третьим и четвертым классом их стало шесть. Я прекрасно помню этот день. Еще вчера мир был таким незыблемым и вдруг изменился. Перила остались старые, никакого ремонта не было, просто вдруг зарубок стало больше. А потом, спустя еще какое-то время, их почему-то осталось всего две. Я спокойно фиксировал изменения мира, чувствуя причастность к какому-то чуду, при этом головой я понимал, что сказать об этом никому нельзя: меня просто не поймут, высмеют или даже хуже.

Так было со многими вещами, казавшимися менее внимательным людям стабильными и неизменными. Лишняя ступенька на станции метро «Балтийская», поменявшая высоту граффити в одном из дворов на Петроградке, меняющиеся шрифты привычных и много раз прочитанных табличек. Все изменения мира происходят слишком медленно и слишком постепенно для обычных людей, увлеченных работой или бытовыми проблемами.

Знаете, бывает, когда вы возвращаетесь в место, где не были много лет, появляется странное ощущение. Головой вы понимаете, что вроде как все осталось на прежних местах, а внутреннее чутье кричит о том, как сильно все поменялось. Не те расстояния, не такие надписи, другие растения. Мир меняется, правда, очень медленно, сейчас же он начал торопиться, нестись вперед с огромной скоростью.

Наташа успокоилась. Она пару раз щелкнула музей на телефон, и мы пошли домой. К несчастью, вечер еще только начинался.

Кстати, о ступеньке. Я слышал эту историю кучу раз, наш линейный редактор Сэм, переехавший в Питер из Москвы, на каждой затянувшейся пьянке рассказывал ее. И то ли потому, что он был действительно классным рассказчиком, то ли настроение каждый раз оказывалось соответствующим, но слушали мы внимательно, не перебивали и не пытались шутить. Звучала эта история примерно так: «Я тут где-то на днях переехал в другую плоскость реальности. Да, те, кто тут давно, те, наверное, помнят, что вместо того, чтобы говорить „в реальности то-то и то-то“, я обычно говорил с уточнением – „в текущей плоскости реальности“. Сейчас как-то забиваю обычно.

То, что по дороге из магазина я пронаблюдал дважды чрезвычайно низко пролетающий лайнер, чего обычно не бывало, – это мелочи и легко объяснимо. Мало ли что там в Домодедове за аврал, мало ли на какой запасной эшелон самолеты назначили – может, предусмотрены и такие, что почти фильм Мамору Осии получается. То, что в заначке на запасной карточке обнаружилось тысячи на полторы больше, чем я помнил, – вообще не аргумент, я деньги в принципе считать не умею. Но вот ступенька! Ступенька – это аргумент.

Гранитный кирпич с полметра длиной, один из многих, из которых сложена лестница, ведущая из подземного перехода, в который выходит моя станция метро. Второй справа в самой верхней ступеньке. Все время, сколько я помню, а это без малого двадцать два года, он выступал вперед, выбиваясь из ряда прочих. Прилично так, пальца на полтора. И я, со своим обсессивно-компульсивным синдромом, считал его как бы “несчастливым” и старался не наступать – ставил ногу на соседний слева или справа. На днях поднимаюсь, по привычке смотрю, чтобы не поставить на него ногу, и вижу – он не выступает больше. Порадовался – думаю, подпилили его, наверное, коммунальщики в рамках весеннего субботника. Потом дома сидел, забыл про него. Сегодня поднимаюсь снова – вижу, вспомнил. Присматриваюсь – нет, не подпиливал его никто. Нет никаких следов свежей обработки. Просто он всегда так стоял. Ровно заподлицо с соседними.

Нормально, бывает. Значит, кто-то поменял мир, а я перескочил, сохранив воспоминания о предыдущем его состоянии. Это бывает. Редко, но бывает. Самый мощный случай был в конце девяностых, когда у моей супруги (тогда еще будущей) поменялся нос. Был курносый, и я помню, что думал еще: “Такая красивая девушка, вот нос только… милый, конечно, но не люблю курносые”. Я курносые носы как-то не особо люблю, да. А потом в какой-то момент нос у нее внезапно стал прямым. Сама она, кстати, когда я ей об этом рассказал, философски отнеслась – мол, бывает. Реальность вообще – штука вариативная. В общем, так или иначе, будем надеяться, что эта плоскость реальности в целом окажется лучше той, на которой я пребывал ранее».

Сейчас я как никто понимал Сэма. Вот только хотелось как можно быстрее от нынешнего, сосущего под ложечкой ощущения перескочить к моменту, когда об этом уже можно будет рассказывать во время застолья. Пока же ощущение было мерзким.

Глава 20

Ближе к вечеру я пошел закрывать парники – скорее по привычке, на самом деле я до конца не понимал, где именно нахожусь, но был уверен, что и в этом измерении когда-нибудь появится своя мама и очень огорчится, узнав, что помидоры и огурцы подмерзли или, наоборот, сгорели от летней жары. Маму, даже какую-то другую, из незнакомого измерения, обижать мне никак не хотелось.

Я присел на лавочку и снова обзвонил родителей и брата. Точно так же – гудки и все, как если бы их в этом небольшом пузыре и не существовало. Затем я написал Олич сообщение о том, что «Дачная столица» поменялась по сравнению со вчерашней. Олич ответила коротко: «Логично. Дай подумать». Что же тут логичного и о чем стоит подумать, я, хоть убей, не мог понять.

Пока я готовил ужин, Наташа села разбираться с письмом, которое мне передали от Кузнецова в самый первый день моих приключений. Ну или сказали, что передали от него. Я варил молодую картошку и сосиски, а в это время из комнаты доносились крики: «А какие еще шифры бывают?», «А так по-русски разве пишут?» и даже «Ты уверен, что не потерял ни одного из листов?!» Криков было много, а результатов не очень. Я даже предложил отсканировать все эти бумаги, пока их «госпожа криптограф» не растерзала.

Пара часов перед сном прошла весело, хотя и бессмысленно. Я пошел спать, а Наташа решила еще посидеть с бумажками. Настроение у нее менялось очень быстро, и угадать, что выпадет следующим, было просто нереально. Я лег в кровать и практически сразу, как и обычно, уснул, словно провалившись в никуда, обещающее такое интересное завтра.

Проснулся я от того, что Наташа тихонько толкала меня.

– Что случилось?

– Карпов, у нас, похоже, проблема.

– Скажи, что случилось?

Вместо ответа Наташа потянула меня к окну. Я поплелся за ней, но, еще не доходя до окна, понял, что