Когда Фиг и Генри возвращаются к машине, Анна замечает на их лицах особенное выражение, которое Генри пытается скрыть. Фиг же ведет себя так, как будто ничего не произошло. Однажды, когда им было по пятнадцать лет, Фиг прихватила с собой Анну и отправилась к какому-то парню, до дома которого надо было идти пешком четыре-пять миль. Затем она уединилась с ним на чердаке, оставив Анну ждать в кухне. Когда мать того парня пришла домой, Анна как раз ела грушу из миски на столе, и ей, помнится, было очень стыдно. Анна не возражает, когда Фиг занимает переднее место. Генри, стараясь быть внимательным, задает Анне всякие дурацкие вопросы, как будто до этого они не провели два часа вместе в машине. Когда у нее заканчиваются занятия? Какие у нее планы на лето?

Через несколько дней он пришлет письмо на ее электронный почтовый ящик:

«Привет, Анна. Надеюсь, у тебя все в порядке. Я нашел твой электронный адрес на сайте университета Тафтс. (Больше всего ей доставляет удовольствие думать, как он набирает ее имя в поисковой системе.) Суббота была сумасшедшей, да? Мы с Фиг проводим время вместе, и у нее все отлично. Я подумал, что ты, может быть, захочешь узнать, как она. Береги себя. Генри.

Р. S. Уверен, что я показался тебе страшным лицемером. Представляю, как бы ты поставила меня на место, если бы мы об этом поговорили».

Анна распечатает письмо и, выучив его наизусть (последнее предложение ей тоже очень нравится), иногда будет перечитывать его. Из-за того, что Анна не расстраивается по поводу воссоединения Фиг и Генри, доктор Льюин не пытается разубедить ее (и это для доктора Льюин немного странно), что Генри является символическим воплощением того типа парней, которые нравятся Анне и с которыми она хотела бы иметь отношения: Анна хочет иметь отношения только с Генри.

Но опять же: не сейчас, а позже, когда она будет готова. Именно поэтому, возвращаясь с мыса, Анна спокойно воспринимает то, что именно она оказалась в роли девушки, которую по дороге высаживают у общежития и обнимают на прощание. Когда Фиг вновь садится в машину, Анна наклоняется и машет рукой Генри, который не выходит и остается на водительском месте.

— Пока, Генри, — говорит она. — Надеюсь, еще встретимся.

Может быть, он почувствует в ее словах скрытый намек?

Задумавшись на секунду, он отвечает:

— Я тоже надеюсь.

Когда Анна провожает удаляющуюся машину взглядом, на улице уже совсем темно. Первый раз за многие годы Анна не завидует Фиг. И разбитая губа — лишь одна из причин. Просто Фиг как будто идет не той дорогой. Так относиться к Генри, как она!.. Он этого не допустит — карма не позволит. И Анна знает это наверняка. Пока задние огни машины еще различимы, Анна изо всех сил концентрируется, как будто от этого зависит, дойдет ли до Фиг ее мысленное послание: «Береги того, кого я люблю больше всех на свете. Ты за него в ответе».

Июль 1998

Когда в мае, перед началом летней стажировки, Анна приезжает домой, она встречается с отцом. Они заходят пообедать в ресторан рядом с его офисом (обед с отцом лучше, чем ужин, поскольку при дневном свете он не вызывает такого страха) и занимают места за одним из столиков, которые стоят прямо на тротуаре на улице. Анна заказывает равиоли со шпинатом, которые подали со сливочным соусом, а не с томатным; в меню, очевидно, это было оговорено, но она не обратила внимания. Несколько штук она съела, но больше не смогла; сейчас час дня, солнце сияет вовсю, и мысль о том, что придется съесть целую тарелку горячих, залитых сливками равиоли, отбивает всякий аппетит. Отец, доедая свой салат «Цезарь» с жареным цыпленком, спрашивает:

— Что, равиоли тебе не понравились?

— Да нет, все нормально, — говорит Анна. — Ты не хочешь? Я просто не голодна.

— Если с ними что-то не так, нужно вернуть блюдо.

— Все в порядке, у меня действительно нет настроения наедаться мучным.

Как только эти слова сорвались с ее уст, Анна тут же понимает, какой будет реакция отца. Главная примета — это его ноздри, по ним всегда можно судить безошибочно. Сейчас они расширяются, как у разъяренного быка.

— Не знал, что для этого нужно какое-то особенное настроение, — раздраженно произносит он. — Но я скажу тебе то, что знаю наверняка. Эти равиоли стоят шестнадцать долларов, и поэтому я уверен, что ты сейчас съешь их все до последнего.

В душе Анны одновременно возникают два равных по силе желания: рассмеяться и расплакаться.

— Мне двадцать один год, — говорит она. — Ты не можешь заставить меня доедать то, что я не хочу.

— Что ж, Анна, — отец старается, чтобы его голос звучал с интонацией, которая подразумевает: «Ты уже слишком взрослая, чтобы тебя баловать», но на самом деле все это означает: «В ближайшее время можешь ко мне не подходить». — Смотри, какая у нас с тобой проблема. Когда я вижу, как ты легко швыряешься деньгами, то начинаю задумываться, правильно ли я делаю, оплачивая твою квартиру этим летом и давая тебе возможность решать свои проблемы в рекламном агентстве? Может быть, моя помощь только разбаловала тебя?

Еще одна привычка отца Анны — идти на обострение конфликта. Любое несогласие воспринимается им как проявление неуважения к нему как к личности или как следствие неадекватности собеседника.

— Ты сам убедил меня идти на неоплачиваемую стажировку, — напоминает ему Анна. — Ты сказал, что для моего резюме это лучше, чем работа няней.

Какое-то время они молча сидят за столом, испепеляя друг друга взглядами. Мимо с подносом в руках проходит официантка в черных брюках, белой блузке на пуговицах и черном переднике, завязанном на талии. Не произнося ни слова, отец Анны кивает на тарелку с равиоли.

Анна складывает салфетку на коленях, в уме приказывает себе не забыть сумочку и поднимается, чтобы уйти. Набрав в грудь побольше воздуха, она с твердостью в голосе произносит:

— Я не буду есть равиоли. И не надо этим летом платить за мое жилье. Это с самого начала было плохой идеей. За мое обучение, кстати, тебе тоже не надо платить.

По лицу отца было видно, что он одновременно поражен и доволен, как если бы она позволила себе рассказать неприличный, но очень смешной анекдот.

— Черт возьми! — восклицает он. — Я собирался сэкономить шестнадцать баксов, а сэкономил тридцать тысяч! Мне просто интересно, где ты собираешься найти такие деньги? Ты уверена, что твоя мать сможет столько заработать?

После развода родителей финансовое положение матери оставалось для Анны загадкой. Несколько лет назад мать устроилась на работу в магазин, где четыре дня в неделю работала продавщицей дорогого постельного белья и мыла, но значительную часть своей зарплаты, судя по всему небольшой, она оставляла в том же магазине: ванные комнаты в ее квартире были забиты фестончатыми полотенцами из магазина и миниатюрными бутылочками с английскими лосьонами. Конечно, когда несколько лет назад, оставив кое-какое наследство, умерли бабушка и дедушка Анны (по материнской линии), им выплачивали алименты, но Анне все равно кажется, что их семья лишь более-менее держится на плаву и твердой уверенности в завтрашнем дне нет. Впрочем, еще ей кажется, что именно такое положение не дает матери пасть духом, а это уже немало.