Неизвестно, когда точно гимн был написан, но, согласно исторической справке в конце книжечки, в 800 году по Рождестве Христовом он уже существовал — этим годом датируется его перевод на латынь. Был ли он написан патриархом Германом, который умер в 740 году? Некоторые утверждают, что текст был известен уже с начала VII века и что константинопольцы пели его во время осады 626 года, когда во главе с патриархом Сергием несли крестным ходом икону Пресвятой Девы на стены города. Эта икона находится сегодня на Афоне, в монастыре Дионисиат.

Я представил себе, как в палату входит Янна, переодетая медсестрой.

— Ты — восторг ангелов, — объявил я ей вместо приветствия.

Я заметил, что мой комплимент тронул ее, хотя она и старалась остаться холодной.

— Что еще за глупости? — возразила она, но не слишком строго.

— Ты — гавань в океане моих скорбей, — настаивал я.

Я поцеловал ей руку.

— Ты — яблоко с пьянящим ароматом.

Она легла рядом со мной, глядя мне в глаза. Ждала продолжения.

— Даруй мне легкий сон, лишенный адских видений.

Она закрыла мне веки рукой. Я почувствовал ее губы на моей щеке. Попытался уснуть, но сон все не приходил.

Около пяти часов я вышел в коридор. Прошел до самого конца, туда, где находится комната для посетителей. Там были два старика, один сидел на диване, другой стоял на одной ноге, пытаясь удержать равновесие. Больше всего меня удивило то, что на обоих были такие же яблочно-зеленые пижамы, как и на мне. Эквилибрист долго не продержался. Опустил поднятую ногу и в изнеможении повалился в кресло.

— Сколько? — спросил он, тяжело дыша.

— Тридцать пять секунд, — сказал второй, взглянув на свой хронометр.

Я остался в дверях. Они меня не заметили. Теперь встал второй старичок, передал хронометр своему другу и приступил к тому же упражнению. Вскоре он весь затрясся, я даже испугался, как бы он не рухнул на пол. Ему пришлось ухватиться за подлокотник дивана, чтобы не упасть.

— Что-то я сплоховал.

— Да, неважно, — согласился второй с нарочито сочувствующим видом. — Еле-еле пятнадцать секунд.

— Ты заметил? По утрам у меня результаты всегда хуже, чем вечером.

Тот ему не ответил и обернулся ко мне:

— Хотите тоже попробовать?

— Нет, — сказал я, — нет. Я всю ночь не спал.

И бегом вернулся в палату матери.

По ночам за воротами монастырей слышен не только плач. Слышится также смех и пение. Филиппусис уверил меня, что монахам время от времени хочется устроить себе праздник. Тогда они пренебрегают воздержанием, которое им предписывает устав. Пьют много вина и едят кабанов. Похоже, на горе Афон водится огромное количество кабанов. Их мясо особенно сочно осенью, потому что в это время года они питаются желудями. Монахи в шутку называют кабана «дубовой рыбой».

— Сегодня вечером у нас дубовая рыба, — говорят они друг другу, прыская со смеху.

Еще поют куплеты собственного сочинения на музыку византийских псалмов. О сметливом монахе, например, который перевозил тяжелый груз на своем члене, используя яйца как колеса. В другой песне половой орган сравнивается с ярмом, а тестикулы с парой волов. Есть еще одна, где старец пашет землю своим членом пред восхищенным взором юных монашек.

Монахи любят также сласти. Они такие же сладкоежки, как дети.

— Если поедешь к ним, отвези им пирожных, — посоветовал Филиппусис. — Это самый простой способ расположить их к себе.

Он мне признался, что выдал монастырскому повару некоторые рецепты моей матери. Тут я, конечно, должен уточнить, что она добавляет к вареньям некоторые пахучие растения. Ароматизирует абрикосы лавандой, клубнику листьями вербены, а сливы и кислые вишни — липовым цветом.

— Повар поделился взамен своими собственными рецептами. Монахи ведь хранят тысячелетнюю традицию и в кулинарии тоже. Они, например, не пользуются перцем, потом что он возбуждает, и заменяют его чесноком, который отгоняет вампиров. Они едят очень много чеснока.

Мы болтали, прогуливаясь в порту, вдоль причалов. Нам постоянно приходилось перешагивать через канаты и разложенные рыбачьи сети. Мне показалось, что это преодоление препятствий его забавляет, а может, напоминает что-то. Он очень высокий, а потому постоянно обгонял меня на полметра.

— Я поехал на Афон от отчаяния, еще подростком пристрастился к героину. Видишь тот особняк?

Он показал мне одно из старейших зданий на Тиносе, все четыре этажа которого окаймляют ряды маленьких аркад с балконами.

— Он принадлежал моему отцу. Ему пришлось продать его, чтобы рассчитаться с моими долгами. Наркоторговцы шутить не любят. Им не нравится, когда их заставляют ждать, ну, ты понимаешь, о чем я.

Я заметил среди машин, ехавших по набережной, лимузин сенатора Сарбаниса.

— Мои родители никогда не были близки к Церкви.

Он особо настаивал на том, что вышел не из религиозной среды и сам взращивал свою веру. Он гордился своей набожностью, как некоторые умельцы-самоучки бахвалятся тем, что нигде не учились.

Бог открылся ему странным образом, в афинском фаст-фуде, десять лет назад. Явил себя в чертах красивой девушки по имени Мария. Филиппусис ее даже знал: она была бывшей подружкой его кузена, который после разрыва с ней хотел наложить на себя руки. Но, в конечном счете, он удалился на гору Афон, как тот белокурый монах, о котором мне рассказывал Катранис. Очевидно, монашество — лучший выход для тех, у кого нет ни желания жить, ни мужества умереть.

— Я тогда был в жутком состоянии, потерял зубы, выглядел в свои тридцать четыре как старик. Но сразу же понял, что появление Марии в этом месте в три часа ночи не случайно — она ниспослана свыше, чтобы спасти меня. Она меня узнала и вздрогнула. Попятилась, когда я стал к ней приближаться. Но я смеялся, я испытывал такое блаженство, какого никогда еще не испытывал, хотел упасть к ее ногам. Она крикнула: «Все вы психи!», намекая, разумеется, на моего кузена. И бросилась к двери, но, прежде чем выйти, обернулась и сказала, уже смягчившись: «Бог с тобой». На следующий день мы с Аргирисом, другом, который был в такой же беде, как и я, отправились на гору Афон.

В конце порта, перед «Корсаром», мы повернули назад. В кондитерской Филиппусиса, пятом по счету заведении после бара, в то утро работала какая-то девушка. Когда мы проходили мимо, она нам улыбнулась.

— Море было бурным, на земле снег лежал. Мы сошли с корабля на причале монастыря Симонопетра, который считается одним из главных центров православной духовности. Мы были уверены, что найдем там понимание, в котором так нуждались. К несчастью, нас встретил какой-то молодой брюзга. Засыпал кучей вопросов и даже стопку ракии не предложил. Наши ответы не пробудили в нем никакого сострадания. Он только поглядывал на нас снисходительно, как богачи смотрят на бедняков. А через полчаса выставил вон, посоветовав обратиться в монастырь Григориат, несколькими километрами южнее. Мы опять пустились в дорогу. Аргирис без конца поскальзывался на льду, умолял его бросить, выл, будто недорезанный.