— Нет! — перебиваю и почему-то немного смущаюсь, хотя не понимаю почему. — Я их по одному с трудом перевариваю, а ты мне двоих сразу впарить пытаешься? Ну нет, спасибо. Забирай ты одного!

— И какого мне отдашь? — она тут же цепляется за мысль, прищуривается и прикусывает губу, ожидая ответа, а я зажмуриваюсь: вот бестолочь. Это же она ждёт ответа, чтобы понять, кого из них я готова отдать, а кого себе оставить? А что, если я вообще всех отдать готова? Мне это семейство уже хуже кости в горле, честное слово.

— Всех забирай, — киваю, делая глоток любимого чая. — И одного, и второго. Живите втроём, как ты и говорила, и будет вам счастье. Может, тебе удастся с ними найти общий язык, а я не умею.

— Ты не умеешь? — Аня смеется, запрокидывая голову и как-то странно смотрит на меня. — Катюш, ты шутишь? Рядом с тобой почти двадцать четыре на семь вьётся главный бабник нашего потока, который у девчонки больше одного дня не задерживается. И пусть он называет тебя своим другом — ты, вообще-то, такой первый друг у него. Он защищает тебя, с ним ты даже одеваться стала иначе и распускать волосы! Второй вообще влюбился, будучи самым чёрствым в мире придурком. Только общаясь с тобой, они помирились и спят там сейчас, как два суриката в брачный период! И ты говоришь, что не можешь найти с ними общий язык? Просто определись, кто тебе больше нравится, намекни ему, и всё, будешь счастливой девушкой заботливого парня.

— Хорошо говоришь, конечно, — задумываюсь, но не могу поверить в сказанное. Ну не волшебница же я, в конце концов, чтобы такие изменения из-за одной меня происходили. — Но только никто из них мне не нравится, и отношений я вообще-то совершенно не хочу.

— Ну-ну… — эта засранка как-то слишком хитро мне подмигивает и встает из-за стола, тут же уходя в комнату, прекращая разговор.

Ну и что значит это твоё «ну-ну»?

Блин, что за стереотипы? Если мы общаемся с (хрен с ним, пусть с двумя) парнями, то мне обязательно кто-то должен нравиться? Я абсолютно верю в дружбу между мужчиной и женщиной и думаю, что с Димой у нас точно взаимная дружба. А с Андреем… Ну, пока какая-то хрень, если честно. Я ещё сама ни черта не понимаю.

Иду за Аней, которая явно решила разбудить близнецов, чего делать я не спешила. Почему? Да я боюсь! Вот так банально трушу, да. Вчера я выгнала их, потому что видеть не хотела. Они оба меня обидели, устроили драку, напугали до чёртиков. Я была рада отдохнуть от их компании, правда, но два пьяных тела, завалившихся ко мне ночью, все эти великолепные планы нарушили.

И пока они спали, я хотя бы немного отстранялась от их присутствия в моей квартире, делая вид, что их тут нет. А сейчас они проснутся, и хрен знает вообще, что будет. А если перемирие было исключительно пьяное и они опять решат драться? Я ж их тогда точно в окна повыкидываю и даже глазом не моргну, доведут ведь!

— Проснись и пой, красавчики! Солнце давно встало, вам тоже пора, — Аня смеётся и сдёргивает плед со стонущих мужиков, которые начинают шевелиться как новорожденные щенки в картонной коробке. Один вытягивает лапу руку, задевая другого по носу, а тот попадает первому по животу. Умора.

— Как же болит голов-а-а-а, — стонет Андрей, нажимая пальцами на виски, и с трудом открывает глаза, сильно-сильно щурясь.

— Плюсую, братишка, неистово просто, — Дима поддакивает, и так же пытается разлепить веки, приподнимаясь. — Убери ногу, тяжёлый ты просто пиз… Пардон, тут дамы, — доходит до него, когда глаза таки открываются. — Короче тяжёлый, да. Свали, Андрюх.

— Так туловище своё убери, я и свалю. Доброе утро.

На нас с Аней с дивана смотрят два Домовёнка, серьёзно. Сонные, прищуренные, растрепанные, помятые, смешные до ужаса. Но, кажется, всё ещё дружные. Это радует.

На самом деле, сложно понять, как можно забыть все то, что было между ними, и так быстро простить. Но я понимаю. У родных это проще, и так и должно быть, мне кажется. Когда человек действительно признает свою неправоту, ему обязательно нужно давать шанс на исправление. Потому что родные люди — они выше всего. Меня так воспитали. И брат мой, живущий уже много лет в Италии, любимый всем моим сердцем. Я так сильно по нему скучаю, что всё на свете бы отдала за простые обнимашки хотя бы на пару минут, правда. Поэтому и на вражду этих придурков смотреть было больно. А сейчас улыбаюсь. Нравится мне, когда мирно всё.

— И вам добрый… день. Обед скоро, — господи, уберите эту идиотскую улыбку с моего лица, на меня Аня уже косо смотрит. Она и так ходит меня во всём подозревает, а теперь и вовсе будет намекать на… да на всё! Этой женщине вообще всё равно, на что намекать. Ещё недавно она рассказывала, что я нравлюсь Диме, ага.

— Прости, цыплёнок, мы стеснили тебя?

— Да, Катюш, прости, что мы вчера так… Просто Димон сказал, что надо извиниться, а…

— А Андрюха идею поддержал, и…

— А тут ещё цветочный этот, букет… Мы донесли?

Киваю, едва сдерживая смех. Боже, я сейчас лопну с них.

— Ну вот, — кивает Андрей, продолжая, — а номер квартиры не помнили, чтобы в домофон позвонить!

— Да, а песню про Катюшу прям наизусть, представляешь?

— Представляю, — говорю, с трудом прорываясь нормальной речью через огромный комок смеха, грозящийся прорваться наружу. Анька уже ржёт, не сдерживаясь. — И я представляю, и весь подъезд представляет. Ваш дуэт переорал всех местных кошек, Семёновы! Баба Нина грозилась вызвать