«Живешь словно внутри огромного компьютера», – думала Гера, шествуя по коридору. И правда, часто люди жаловались, что чувствуют себя зависимыми от машин. В ответ Гера указывала на то, что любое живое создание в любом месте всегда зависит от чего-либо. И не лучше ли зависеть от машин, которые они создали и контролируют сами, чем от мира природы? Дикой природы.

Да, ваша милость.

Конечно, ваша милость.

Простите, что заговорил без спросу, ваша милость.

Втайне она думала, что эти люди правы. Гера знала, что все они действительно зависимы от машин. А поскольку работа машин зависит от природных условий, то, по законам логики, ее собратья зависят и от природы тоже. Все, на что они способны со своими технологиями, – это взаимодействовать с природой, предугадывать изменения ее состояния и приспосабливаться к ним.

Сжимая в руке планшет, Гера все шла и шла по коридору, зная, что ее секретарь неотступно следует за ней. По дороге она встречала других обитателей Дома Сената: рабочих, секретарей, церковников. Все они вежливо кивали Гере, и женщина видела тепло в их глазах, но не только. Это выражение часто мелькало на лицах тех, с кем жрице приходилось иметь дело. Та же гремучая смесь чувств, что и у сенаторов. Страх и зависть из-за ее опыта. Гера видала всякое. И радовалась этому, точно благословению. Как же ей повезло, что она видела чудеса далеких стран. И как искалечил ее этот опыт. После всего, что ей пришлось повидать, сама мысль о том, чтобы доживать свои дни здесь, приводила Геру в ужас. Здесь, в этом месте необоримого давления… в общем, не хотелось здесь умирать. Мало кто знал об этом. Мало кто осознавал это. Точнее, только она. А теперь… еще двое.

Их снимки были на ее планшете. Гера украдкой повернула к себе экран, чтобы видеть их. Ее память жадно впитывала изображения, а сердце щемило всякий раз, когда на экране высвечивался новый снимок. Но разлад в душе жрицы оставался тайной для всех окружающих. Для них всех Гера была матриархом династии Атлантов, той, кому они должны были повиноваться, нравилось им это или нет. Гера, о которой ходили легенды. Говорили, что она не чистых кровей. Говорили, что она может делать то, на что не способны другие. Говорили о трагической гибели ее возлюбленного, о ее повторном браке. А главное – эту историю знал каждый ребенок, – говорили о том, как Гера когда-то покинула это место. А потом вернулась. И все хотели знать почему. Почему она вернулась? Эта тайна и порождала любопытство во взорах ее собратьев. Этот вопрос часто обсуждали в городских буфетах, а потом, глухими вечерами, и в домах, когда дети уже ложились спать. Что заставило ее вернуться? Тут просто лучше, решили они. Тут, в их городе с контролем климата, с калибровкой атмосферы, в городе, защищенном куполом. В безопасности. В целости и сохранности. Тут просто лучше. Иначе зачем бы она оставалась здесь?

Вот к такому выводу приходили горожане, ничего не знавшие о красотах этой планеты, а еще меньше – о противоречиях, мучивших Геру.

Жрица знала, что этот вывод позволял им легче мириться с образом жизни, на который они – говоря открыто – были обречены. Так они чувствовали себя увереннее. Значит, пускай так и думают. Почему нет? Лишать их этого чувства безопасности и покоя, рушить целостную картину мира, пускай и основанную на ложном представлении, как в их случае… Это было бы жестоко.

Открыть им правду?

Это бы уничтожило их.

И все же. Насколько же оболваненным нужно быть, чтобы поверить в такое? Будто бы Гера вернулась, испугавшись опасностей того мира. Как же они заблуждались! И только она знала правду. Только она, а теперь и двое других. Тех, за кого у нее разрывалось сердце. Тех, чьи снимки сменялись на планшете в ее руке.

Ее дети.

Гера дошла до конца коридора. Впереди возвышались две огромные колонны в неоклассическом стиле. Украшенные витиеватыми узорами, они тянулись вверх, казалось, до бесконечности. Тянулись к Великому Атриуму. За колоннами открывалось огромное, защищенное куполом пространство, простиравшееся насколько хватало взора. Были в нем и скульптуры, и ажурные арки, и клумбы с растениями. Слышалось тихое умиротворяющее журчание – плеск доносился от фонтанов, ручьев и даже декоративных водопадов. Воздух тут был прохладнее, и темный костюм Геры, плотно прилегавший к телу, адаптировался к изменению температуры. На мгновение она ощутила холод, а затем по коже разлилось приятное тепло – материал приспособился. Приспособляются – вот что они все тут делают. Всегда делали. И всегда будут делать.

В Великом Атриуме было позволено оставаться только элите, сенаторам и старшим членам правящих семей. А еще секретарям. Планшет подключился к системе управления входом, и перед Герой высветилась каллиграфически изящная голограмма. Изображение поприветствовало жрицу, сообщив, что ее ожидают в северо-восточном углу Атриума.

Махнув рукой, Гера приказала своей помощнице остановиться у входа. Она знала, что место встречи изменится: благородные семьи враждовали, и никто не хотел доверять подробности личных встреч Системе. Было принято назначать встречу, а потом менять место в последний момент. Так поступали все.

Горожан тут было меньше. Шагая вперед, Гера прошла по извилистой мощеной дорожке, с обеих сторон украшенной колоннами. Жрице все время хотелось запрокинуть голову и посмотреть на купол в сорока-пятидесяти футах над ее головой. Казалось, купол двигался, будто живой, и по его поверхности пробегали те же облачка голубого света. Гера осознавала, насколько великолепно это зрелище. Насколько волшебно. И все же это было лишь жалкое подобие красоты, которую можно было увидеть на планете, красоты, которую довелось увидеть ей одной – а теперь и двум ее детям.

Планшет в ее руке завибрировал. Снимки ее сыновей сменились сообщением от лорда-проктора. Он ждал ее в Атриуме, но не в северо-восточном углу. А на привычном месте.

Гера знала, что чувства подводят ее. Вскоре ей предстоит повидаться с мужем, и женщине хотелось бы, чтобы при мысли об этом ее сердце билось чаще. Она любила лорда-проктора, но не с той страстью, о которой мечтала. Честно говоря, страсти не хватало им обоим. Страсти, которую она испытывала к… любимому.

И все же он был хорошим человеком, их лорд-проктор. И хорошим мужем. Напористым и слегка высокомерным, это правда. Политиком до мозга костей. И в то же время он был заботливым, ответственным и честным. Благородным человеком, который всегда радел о своем народе. Может, поэтому он и не заставлял сердце Геры биться чаще, но остального у него не отнять. Не отнять.

Лорд-проктор сидел на каменной скамье спиной к куполу, и на стене за ним пробегала голубая рябь. Увидев жену, он встал и поклонился, как того требовала традиция.

– Ваша милость. – Только когда Гера опустилась на скамью рядом с ним, он вновь сел.

Какое-то время они молчали. Их одежда адаптировалась к изменениям, следила за температурой их тел. Но не только. Адаптировалась и окружающая среда, и Гера почувствовала, как едва заметно изменилось освещение, реагируя на биение сердец, как потускнело голубоватое сияние на стенах.