– Марина, мне нужны подробности…

Девушка вздохнула:

– Изволь. Сначала ты ударил в стенку ванной кулаком, – видишь вмятину? Потом вдруг закрыл лицо руками, упал, свернулся калачиком, словно ребенок в утробе матери… У тебя все лицо было мокрое от пота и слез… Но… Это не эпилепсия. Дима, можешь думать себе что угодно, но тебе нужно показаться доктору. Ты ведешь слишком активный образ жизни. И отдыхом считаешь сильнейшее умственное напряжение, когда ты пытаешься решить все загадки…

– Немудрено и сбрендить?

– Бессонница, головная боль, снотворные, коньяк… Так?

– Наверное, ты права…

– У меня есть очень хороший знакомый доктор. Психотерапевт, но он и просто терапевт и диагност прекрасный… Если хочешь…

– Марина, потом. Я пришел за рукописью.

– Последней книги?

– Крайней…

– Ну, крайней… если тебе так легче.

– Она – у тебя?

– Конечно. Один экземпляр я отослала в редакцию, второй, ты знаешь, всегда ксерю и держу у себя – на случай.

– Там – всё?

– Абсолютно. А – что случилось?

– Потом. Покажи, пожалуйста.

Левина принесла гранки, упакованные в аккуратную советскую еще папку – с тесемками. На папке так же аккуратно была наклеена бумажка: «Д. Корсар. «Грибница».

Дмитрий нетерпеливо открыл, бегло просмотрел, выдохнул:

– Действительно, тут – всё.

– У меня – всегда и во всем идеальный порядок, ты же знаешь. Но… на тебе лица нет. Что все-таки случилось?

– Не знаю, Марина, но что-то происходит вокруг книги, что-то очень нехорошее. – Он запнулся – пересказывать ей свою стычку с «людьми в черном»? Ведь не в кино же живем, в самом деле! Сейчас, к вечеру, это казалось и ему самому таким давним и дальним, словно было в другой, иной жизни или вовсе – пригрезилось наяву… Но оставлять девушку в неведении – совсем нечестно. – Марина, за крайние три дня умерло двое причастных к изданию книги. Сам я – тоже чудом избежал гибели. Сегодня.

– Тебя кто-то преследовал?

– Да. Люди в черном.

Эта фраза вылетела сама собою. И Корсар сразу пожалел, что произнес ее, увидев, как встревоженно взметнулись брови Марины. И в лице девушки промелькнула некая тень, и Корсару стало ясно: она боится не «людей в черном», а тревожится за его психическое здоровье, но остановиться уже не мог:

– Мне кажется, и ты – в опасности.

– Ты… уверен?

– Марина… Тебе есть к кому пойти?

– В смысле?

– В смысле – родственников: переждать, отсидеться…

– Ты же знаешь, я – единственный ребенок. Мама с папой – в Израиле.

– Дальние родственники, друзья, подруги…

– Дима, так не делается. Свалюсь к кому-то среди ночи и – что я скажу? Что моему автору привиделись люди в черном? И мне – нужно «отсидеться»?

– Марина… – начал Корсар, и снова неведомая волна накрыла его, как накрывает неопытного пловца во время свежего прибоя… Стало темно, по рукам прошли судороги до кончиков пальцев, а все тело, казалось, тащило по скользкой гальке, и он хотел вдохнуть и – не мог…

…И снова – пришел в себя, сидя на полу, прислонившись спиной к стене.

– Дима, так дальше продолжаться не может! – В глазах Марины стояли слезы. – Ты – болен, ты серьезно болен, я звоню Ефиму Леонидовичу, он прекрасный доктор… И не дергайся, его визит и помощь будут совершенно приватными, никто ничего не узнает…

– Марина, я…

– Дима, ты видел свои глаза? Если бы я тебя не знала, то решила бы, что ты пил три недели подряд! Но… ты ведешь себя так, словно наглотался каких-то таблеток…

– Марина, ты же знаешь, я никогда ничего наркотического не принимал и не принимаю…

– Тем более! Сейчас приедет Ефим, и все выяснится. – Она уже набирала номер, но Корсар вырвал у нее трубку, с силой швырнул в стену так, что она развалилась на части, взял в ладони ее лицо, приблизил к своему:

– Марина, послушай меня внимательно! Очень внимательно! Меня действительно пытались отравить или уже отравили, но организм справляется! – Говорить ей, что ему дали время «помучиться» и время это истекает, как песок сквозь пальцы, он не стал: примет за очередной виток параноидальных галлюцинаций. – Я уже принял лекарство. Это – так, остаточные явления. Но ты – в опасности!

Сознание не только вернулось к Корсару – наступила особая, пронзительная ясность; ему казалось, что он говорит убедительно, здраво, понятно.

– Ты говорила, у тебя есть дом где-то в деревне?

– Да. Купила в мае. Еще никому даже похвастаться не успела. Маленький такой…

– Отлично! Далеко?

– Под Козельском – часа три на машине.

– Купчая оформлялась в Москве?

– Нет. Прямо там, в сельсовете.

– Очень хорошо. Езжай. Сейчас же. Немедленно.

– Я боюсь. Водитель из меня – плохонький, а ехать в ночь, уставшей…

– Возьми частника. Только такси по телефону не вызывай – поймай случайного. – Корсар выгреб из кармана всю наличность, вложил в ладонь Левиной. – Здесь – хватит.

– Ехать с незнакомым частником – я боюсь еще больше. Но… если ты настаиваешь – я уеду. Завтра, рано утром.

– Марина…

– И – не волнуйся за меня. Дверь у меня железная, засов, четвертый этаж… Надеюсь, твои «люди в черном» не умеют лазить по вертикальным стенам?

– Не знаю…

– Ну не пауки же они!

– Марина, ты ведь поняла, что я не шучу.

Левина долго всматривалась в лицо Корсара, потом кивнула:

– Да. Не бойся, я все поняла.

– Тогда – закрывайся на обе двери, на все замки, ставь будильник и рано утром – под Козельск…

– Деревня называется…

– Стой! Даже я этого знать не хочу!

Марина погрустнела, все еще вглядываясь в Корсара, по-видимому так и не решив до конца: болен он психически, или в его словах все же присутствуют логика и здравый смысл. Подошла к окну, взглянула мельком сквозь занавеску:

– А эту твою девушку в черном, на черном мотоцикле – ты не боишься?

– Нет.

– Ей грозит никотиновое отравление.

– Завтра утром тебя здесь не должно быть. И – оставь мобильный дома. Хорошо?

– А как я узнаю, когда можно будет вернуться?

– Через месяц, – сказал Корсар наобум, подумав, что при таком скором развитии событий все может кончиться и значительно раньше. – Отдыхай. За это время все уляжется.

Корсар мягко коснулся губами ее щеки и пошел к двери.