нас подвергать сомнению нашу интерпретацию реальности. Оправдано ли с логической точки зрения верить в то, во что мы верим? Часто мы не осознаем этого или никогда не приходим к такому осознанию просто потому, что даже не утруждаем себя постановкой этого вопроса.

В силу удовлетворения проблем эпистемологии объединяющая теория реальности – «теория всего», охватывающая биологию, психологию, социологию и технологию, – немедленно занимает привилегированное положение в широком спектре возможных научных объяснений. Почему? Дело в том, что она построена на тех же принципах, которые определяют качественную науку. Давайте подробнее рассмотрим тему эпистемологии, поскольку она объяснит это утверждение и приведет нас прямо к искомой объединяющей теории.

Проблема эпистемологии

Как мы обретаем знания о реальности? На первый взгляд, этот вопрос звучит вполне прямолинейно, но под ним подразумевается еще один вопрос. Что такое знание на самом деле? Казалось бы, убеждение о мире, о том, каков он есть или как он работает, может считаться знанием лишь в том случае, если оно верно, по крайней мере в каком-то приблизительном смысле. В сущности, убеждения, доказавшие свою ложность, не являются знанием. Но как мы можем с уверенностью знать, верны ли наши убеждения или нет? Разве большинство из нас не считает просто, что мы правы, веря в то, что мы делаем? Другими словами, откуда мы знаем, что то, что мы знаем, является знанием? Или способа узнать это просто не существует?

Эта расплывчатая философская проблема настолько фундаментальна, что может показаться тривиальной, хотя это совсем не так. Просто вдумайтесь, что подавляющее большинство людей считало главным источником знаний на протяжении большей части летописной истории. Вплоть до недавнего времени почти все люди обращались к религиозным книгам, чтобы коллективно объяснить окружающий мир и разобраться в сложной, сбивающей с толку и часто непредсказуемой реальности. Современные данные свидетельствуют о том, что к большинству из нас это относится до сих пор. Ключевая проблема организованной религии заключается в том, что сколько культур, столько и различных священных книг, и все они содержат разные ответы на одни и те же духовные вопросы, разные объяснения одних и тех же явлений, разные интерпретации одних и тех же событий, разные уроки, разные учения – ну, вы поняли. Поскольку логически все сразу не может быть истинным, или, по крайней мере, не в каком-либо точном смысле, то хотя бы часть информации в религиозных доктринах не может быть знанием – этот термин идеально подходит для информации, соответствующей фактам. Долгое время человечество просто не имело системы для оценки обоснованности тех или иных объяснений. Что делает одну теорию, философию или мировоззрение лучше других? Откуда мы знаем, во что верить?

Хотя этот крайне абстрактный, но одновременно и крайне практический вопрос уже рассматривали более двух тысяч лет назад, причем во впечатляющей массе деталей, древние греки, в частности Платон и Аристотель, эпистемология стала формальной отраслью философии лишь в девятнадцатом веке, благодаря Просвещению. Она явилась кульминацией двух столетий новаторской мысли великих первопроходцев современной философии и науки, таких как Рене Декарт, Джон Локк и Иммануил Кант в семнадцатом и восемнадцатом веках. Эти рационалисты и эмпирики поняли, что единственная информация, которой мы действительно можем доверять, – та, которую мы получаем непосредственно через органы чувств. Они считали достоверное знание результатом наблюдения реальности, личного опыта, способа познания, который по своей сути является качественным, субъективным и полученным из первых рук.

Это был значительный шаг вперед в нашем понимании понимания, но даже Декарт знал, что с чувственными данными есть серьезная проблема. История не раз показывала, что чувства могут обманывать, причем сильно. Земля круглая, хотя с нашей точки зрения это выглядит совсем не так. Этот шар, на котором мы все находимся, летит в искривленном пространстве, вращаясь вокруг Солнца, хотя мы этого совсем не ощущаем. На наш взгляд, Солнце всходит и заходит вокруг неподвижной Земли, и это доказывает, что внешним проявлениям и опыту не всегда можно доверять. На самом деле доверие обманчивой видимости создает нечто противоположное знанию – невежество. Вера в то, что Земля плоская, является своевременным примером такого невежества. Этот момент удачно возвращает нас к теории информации Шеннона – парадигме, способной внести столь необходимую ясность в нашу эпистемологическую загадку: знание – это информация, которую мы приобретаем, уменьшающая нашу неуверенность или незнание мира.

Такой подход звучит многообещающе, но если мы не можем доверять своим чувствам, то откуда нам знать, действительно ли некое убеждение или теория уменьшили нашу неуверенность? Есть ли надежный способ отделить знание от бессмыслицы? Такого рода трудные проблемы давно привели к тому, что некоторые философы, уместно называемые скептиками, отказались решать проблемы эпистемологии и, потерпев поражение, заявили, что объективного знания, истины или определенности не существует. Это отношение живет в философии постмодерна, ныне модной во многих кругах, и ее приверженцы точно так же заблуждаются. Хотя на их мнение нелишне обратить внимание, они не понимают, почему существует по крайней мере один тип знания, который, как мы наверняка знаем, приближается к точному описанию реальности.

Мы можем быть уверены, что знания, которые мы обретаем благодаря науке, действительно уменьшают нашу неопределенность в отношении мира, поскольку позволяют нам делать все более точные прогнозы, подтверждаемые наблюдениями и экспериментальными данными. Как мы уже установили, знание – это «информация, обладающая причинной силой», а научное знание, безусловно, обладает причинной силой, как никакая другая известная нам форма информации. Оно помогло искоренить многие смертельные болезни, построить глобальную коммуникационную сеть под названием «Интернет» и создать оружие апокалиптической мощи.

С космической точки зрения особенно впечатляет, что наука заводит жизнь невероятно далеко, например в открытый космос и на Луну, а в конечном счете, возможно, в любое место, куда мы захотим попасть. Говорят, «не попробуешь, не узнаешь» – что ж, за триста лет наука сделала то, чего религия и чистая философия не смогли сделать за три тысячи. Абсолютная уверенность и истина всегда могут остаться недосягаемы, но есть практический метод, постепенно приближающий нас к этому идеалу. Мы называем его научным методом, и он наделил нас способностями, которые любому жителю Земли до эпохи Просвещения показались бы великим колдовством.

Первым человеком, действительно увидевшим, что наука обладает ключом к проблеме эпистемологии, был Карл Поппер – британский философ австрийского происхождения, которого по праву можно назвать одним из самых влиятельных мыслителей двадцатого века, даже если большая часть этого влияния не вполне понятна. Поппер одним из первых определил или, по крайней мере, сформулировал общий механизм обучения, сделавший науку успешной, но даже он не предполагал, что этот механизм