Указ от 5 сентября 1681 года, требовавший учесть жалобы налогоплательщиков и понизить налог (установленный в 1679 году), был крупной победой Федора Алексеевича и его единомышленников в трудной и драматичной борьбе. Правительству удавалось сбалансировать годовой бюджет, но наличных постоянно не хватало, и все попытки обеспечить их резерв развеивались пороховым дымом на полях Украины, где русские регулярные полки сражались с лучшими армиями Блистательной Порты. Деньги буквально утекали в песок Приднепровья. А сниженные налоги собирались с недоимками.

Деньги — «кровь войны»

Федор Алексеевич, как многие российские самодержцы, подвергался сильному давлению партии войны до победного конца — до разгрома «агарян» и освобождения всех порабощенных христианских братьев, до восстановления креста над святой Софией и утверждения двуглавого орла над Босфором. Эти идеи, уже тогда ставшие чуть не общим местом публицистики{128}, требовали безжалостно выжать экономику России во имя ее миссии, тогда как другие идеи, основополагающие с точки зрения царя Федора, гласили, что сила и слава государства требуют прежде всего мира и благосостояния подданных.

Деньги в разгар начатой не Федором войны нужны были позарез, поэтому царю приходилось идти на любые меры. 3 февраля 1680 года он именным указом потребовал от придворных (стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов) под угрозой конфискации имущества срочно вернуть казне деньги, соболей и «мягкую рухлядь», взятые взаймы еще до 1676 года, выплатить поруки за неисправных подрядчиков и «винных уговорщиков», за которых дворяне много лет ручались. Конечно, царь вряд ли пошел бы на широкую конфискацию «животов» и имений, но угроза была серьезна{129}.

Легко себе представить, как это охладило пыл экстремистов, полагавших, что расплачиваться за их воинственность будут другие. Между тем в Печатном приказе была уже составлена сводная ведомость о долгах московского и городового дворянства, накопившихся по всем центральным ведомствам, и 3 марта 1680 года царь отдал именной указ о взыскании этих недоимок «разборщиками» на местах, по всем городам (№ 798). Заодно 7 марта Федор Алексеевич велел провести генеральную ревизию всех приходно-расходных дел центральных ведомств, где в «столах» подьячих и впрямь задерживалось немало казны (деньги даже отдавались в рост частным лицам; № 802). В конце года, 17 декабря, государь указал всем приказам срочно выплатить недоимки с 1676 года: недостающее, подсчитав, «очистить» в текущем году и о выполнении доложить ему и Боярской думе, чтобы сбором «всего сполна, без недобора», «к нему, великому государю, показать службу свою и раденье» (№ 849).

Личная нота прозвучала в этом указе не случайно. Документы просто вопиют о положении казны к концу войны. Например, 22 февраля 1681 года «великий государь указал и бояре приговорили: его, великого государя, денежные всякие доходы на прошлые с 1676 по нынешний 1681 год из доимки во всех приказах собирать с великим поспешением, а собирая — отсылать в Разряд на дачу… жалованья ратным людям, которым следует быть на его государеве службе в нынешнем… году» (№ 861).

Дело спасли экстренные налоги и откупа, на которые Федор Алексеевич вынужден был пойти уже с весны 1678 года. 22 апреля на жалованье ратным людям со всех животов и промыслов податного черного населения было указано взять «десятую деньгу» — десятую часть имущества{130}. В следующем году сбор «десятой деньги» начался уже в январе (хотя тянулся и в апреле){131}. Указ 21 февраля 1679 года о сборе по полтине со всех крестьянских крепостных дворов был оформлен как торжественный запрос царя по «совету» с патриархом и «разговору» с боярами, «на избавление св. Божьих церквей и для сохранения православных христиан… против наступления турецкого султана» (№ 750).

Учитывая, как затягивался сбор «десятой деньги», «полтинный налог» царь велел выплатить «за крестьян своих» их владельцам — и сам платил за свои дворцовые села. С задержавших выплату Федор Алексеевич грозил «взять вдвое», а тех, кто, имея средства, «возьмут с крестьян своих», обещал послать в действующую армию «самих», без замены. Грамота от 25 марта, правда, разъясняет, что полтина бралась с дворов, которые не были обложены «десятой деньгой»{132}.

Это разъяснение вошло и в торжественные грамоты весны 1680 года, в которых царь, «советовав» с патриархом и «поговоря» с боярами, велел взять на жалованье действующей армии по полтине с дворцовых, церковно-монастырских и частновладельческих крестьян (за исключением принадлежащих дворянам в полках), ас купцов, промышленников и горожан — «десятую деньгу». Полтины, как и прежде, велено было «заплатить тем вышеписанных чинов людям… из своих прожитков» и лишь «по конечной самой нужде» собрать с крестьян{133}.

С осени 1678 года Федор Алексеевич обдумывал и другую необходимую меру — массовый сбор «даточных людей» для пополнения армии{134}. 9 октября царь запросил в приказах и получил подробные справки о погодовом сборе рекрутов в прежние годы и общей численности крестьянских и бобыльских дворов по городам и уездам. Только за 1678 год было проведено четыре сбора рекрутов, причем записанных при сборах 1678–1681 годов нельзя было заменять.

Из даточных указом от 19 ноября 1678 года формировались новые пехотные полки. Людей брали много — по одному с 25 дворов служилых людей, а с церковных земель и городского населения на их содержание ежегодно взимали по рублю со двора. Мало того, экстренно собирали подводы с проводниками (по одной с 60 дворов в новгородских землях) и деньги на лошадей под артиллерию и обоз (по полуполтине с церковно-монастырских крестьян и бобыльских дворов); деньги, как и прежде, стремились взять с церковных и монастырских властей сразу, в Москве{135}.

Та же необходимость получить деньги пусть в меньшем количестве, но быстро, вынудила Федора Алексеевича ввести откупа на косвенные налоги — главную составляющую государственного бюджета. В 1679/80 финансовом году, например, из прихода в 1 220 367 рублей{136} 53 процента дали таможенные и кабацкие сборы, 44 процента — прямое обложение и 2,7 процента — мелкие пошлины (62,2 процента расходов ушло на армию). При этом и без откупов продажа водки столь повреждала нравы, что в 1678/79 году патриарх Иоаким предложил выборных голов и целовальников по кабакам «к вере не приводить, чтобы клятвы и душевредства не было»: лучше ужесточить контроль и наказания казнокрадов, но не губить их души, — все равно нарушат клятву и украдут.

«А бояре говорили: и за верой (под присягой) у голов и у целовальников было воровство многое, а без подкрепления верой опасно воровства и больше прежнего!» Присягу все же отменили — души надо было спасать, — и в кабаках, как предполагалось, «объявилось многое воровство». Но денежное дело изощряет ум: недостачу выборные воры объяснили