число членов знатнейшего рода Одоевских порой доходило до четырех — столько же стало к концу царствования прославившихся боевыми заслугами Ромодановских. До трех мест занимали между боярами привилегированные Голицыны и Шереметевы, выслужившиеся Долгоруковы и Прозоровские. Подвое были представлены фамилии Куракиных, Хованских, Черкасских, Хитрово, Стрешневых и Милославских. Милославские способны были несколько расширить свои позиции за счет создания разного рода комплотов и чина окольничего (Матвей Богданович с июня 1676 года), получать который знатнейшие 16 родов не могли (а еще четыре рода не хотели), но решительного преобладания в Думе царя Федора не имели ни они, ни какой-либо из аристократических кланов. Сама борьба между группировками, разбавленными притоком новых выслуженных бояр, в 1676–1681 годах явно поутихла.

Расширение Боярской думы при Федоре соответствовало общим интересам верхушки Государева двора — как аристократии, так и служилых выдвиженцев. Последние в 1676–1681 годах ощутимо набирают силу, ярче проявляют себя как сословная группа в законодательных и исполнительных делах. Боярская дума в полном составе (за исключением отъехавших на службу воевод и дипломатов) усиленно разрабатывала, например, поместно-вотчинное законодательство в интересах родового дворянства. Этот интерес Думы к кодификации законов царь должным образом оценил. С годами он все более загружал бояр именно обсуждением, редактированием и утверждением законов.

Федором Алексеевичем и Думой неоднократно утверждались даже не отдельные законы, а целые серии (из десятков статей) дополнений к Соборному уложению 1649 года. Эти и еще более 70 отдельных узаконений{114} последовательно укрепляли и расширяли земле— и душевладение служилых феодалов, заботливо оберегали родовую собственность, все более сближали поместья с вотчинами и увеличивали вторые за счет первых. Дворянство, с одной стороны, ограждалось от притока лиц из податных сословий{115}, с другой — постепенно, но настойчиво приближало положение крестьян поместных к вотчинным и дворовым. Нет сомнений, что государь одобрял эту начатую не при нем и не на нем кончившуюся юридическую деятельность (и расширял сферу ее применения передачей дворянству значительных фондов дворцовых земель).

Надо, однако, отметить, что личное участие в процессе поместно-вотчинного законотворчества царя не очень занимало. Поэтому поместно-вотчинные узаконения в некоторых случаях вводились в действие без царя, одним боярским приговором. Формула «царь указал, и бояре приговорили» изменялась в таких случаях на: «по указу великого государя бояре приговорили», — то есть фиксировала трансляцию полномочий сюзерена на высшее государственное учреждение. «По указу» означало, что Боярская дума получила от царя полномочия принимать законы, стала в определенных пределах самостоятельным законодательным органом. «Боярский приговор» стал при Федоре Алексеевиче таким же законом, как пресловутый «указ».

Еще дальше этот процесс зашел в области административной практики. 4 августа 1676 года Федор Алексеевич указал: «Из приказов судьям дела, которых им в приказе вершить невозможно, взносить к боярам для вершения поденно». Этим он устанавливал обязанности и для себя, ибо по заведенному обычаю получал предварительное уведомление обо всех текущих делах (традиционная помета на которых гласила: «государю ведомо и боярам чтено»).

В пятницу Думе докладывались дела из Разряда, Посольского и подчиненных ему приказов, в понедельник — из Большой казны, Иноземного, Рейтарского, Большого прихода и Ямского, во вторник — из Казанского дворца, Поместного, Сибирского и Челобитного, вереду — из Большого дворца, Судного дворцового, Оружейного, Костромской чети и Пушкарского, в четверг — из Владимирского и Московского судных, Земского, в новую пятницу — из Стрелецкого, Разбойного, Хлебного и Устюжской четверти. Поскольку число центральных ведомств не укладывалось в пятидневную рабочую неделю царя и Боярской думы, график вынужденно был сделан скользящим.

Рождение правительства

Отъезды государя из Москвы не должны были нарушать ритм работы связки центральных ведомств и Думы. Первоначально предполагалось, что без царя Дума вообще не может принимать решения, затем, получив полномочия от Федора Алексеевича, бояре могли бы работать, если бы значительная их часть не считала долгом и честью сопровождать государя в поездках. Царь проводил летние месяцы в дворцовых селах (да и бояре любили навещать свои вотчины), а в иные времена года нередко отправлялся за город «на богомолье» или просто поскакать на любимых конях, поохотиться и отдохнуть.

Для таких случаев «в царево место на Москве» издавна оставлялась комиссия, состоящая из доверенных лиц. Сложность состояла в том, что назначение в Москву «для дел» было почетным и Федор Алексеевич не мог отказать в нем как представителям аристократии, ссылавшимся на «старину», так и своим приближенным, желавшим пополнить послужной список. Сохранившиеся записи об этих назначениях в дворцовых разрядах с сентября по декабрь 1676 года и с марта 1678 по октябрь 1680 года показывают, что из восемнадцати назначавшихся «в царево место» бояр одиннадцать оставались координировать работу приказов от одного до трех раз, пять бояр — по шесть-семь раз. Последние (за исключением знатнейшего старого князя И. А. Воротынского) были пожалованы в бояре самим Федором Алексеевичем и (включая старика) состояли в ближней свите государя (это видно по их участию в его выездах): Ф. Г. Ромодановский, С. А. Хованский, И. Б. Троекуров, В. С. Волынский.

Конечно, стабильность управления в значительной степени обеспечивали приказные профессионалы, ведавшие делопроизводством: печатник Дементий Минич Башмаков (36 раз) и думный разрядный дьяк Василий Григорьевич Семенов (32 раза), — лишь трижды им в помощь назначались другие дьяки. Отказавшись от отцовской практики передачи государственных печатей «первому министру», как бы представлявшему царя в правительстве (к этому вернулась потом Софья), Федор Алексеевич вместе с тем склонен был подчеркнуть значение самих печатей: великой, малой и средней. 22 октября 1676 года он распорядился даже сделать особую «свою государеву печать» для Земского приказа, судьям которого запретил скреплять документы личными печатями (№ 665). В 1680 году государь настолько осерчал на дворян за несвоевременную выплату печатных пошлин, что чуть было не конфисковал у виновных дворы и вотчины для «продажи охочим людям», однако «на милость положил» и продлил срок выплат в Печатный приказ, чтобы «платили… не дожидаясь на себя… опалы» (№ 801).

Наличие постоянного представителя Разряда и печатника (канцлера, как называли его иноземцы) придавало московской комиссии черты государственного учреждения, которые Федор Алексеевич постарался усилить относительной стабильностью председательства. Старые (с 1660 года) опытные бояре знатнейших княжеских родов не загружались назначениями в приказы и оставлялись «в царево место» почти постоянно: Яков Никитич Одоевский шестнадцать раз, Алексей Андреевич Голицын — двенадцать.

Постепенно Я. Н. Одоевский превратился как бы в постоянного председателя московской комиссии, а А. А. Голицын в его заместителя. Характерна, например, такая запись в Дворцовых разрядах (9 августа 1680 года): государь «указал на Москве на своем государеве дворе быть боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну потому, что боярин князь Яков Никитич Одоевской по его государеву указу отпущен в деревню»{116}. Логичным завершением этого процесса стало превращение комиссии Боярской думы в постоянную