за минутой, пока его рука не начала дрожать, сначала едва заметно, а потом все сильнее. Он потерял сознание, впал в транс, принялся неистовствовать, визжать, причитать, жестикулировать, как сумасшедший, высоко подпрыгивать и грозиться разгромить все вокруг. Стоявшие рядом бесцеремонно вытолкали его из хижины: он упал, стал кататься по земле, бесноваться, не выпуская при этом ни на мгновение рог антилопы, крепко зажатый в кулаке. Он беспрестанно указывал рукой на негрилльскую деревню и то издавал нечленораздельные звуки, то выкрикивал целые фразы, но имени вора не назвал.

Опыт оказался неудачным: вмешался другой колдун и вырвал рог у своего товарища, не сумевшего истолковать знамение. Последний, совершенной обессиленный, постепенно приходил в себя, пока следующий колдун в свою очередь впадал в транс:

Симптомы транса проявились у него сразу, резко, и были еще интенсивнее, чем у его предшественника. За считанные минуты он проделал несколько гигантских прыжков, грянулся оземь, и его пришлось силой выставить наружу. Черная ночь наполнилась его воплями, он бесновался как одержимый, а потом бросился бежать, словно преследуемый фуриями, и скрылся в темном лесу. Этот колдун пробежал четыре километра по непролазной чаще, пока не достиг ближайшей негрилльской деревни, ворвался в одну из хижин и обшарил все углы, но не нашел украденного. По его словам, похищенную вещь унесли в другое место: хозяин хижины и женщина, покинувшие накануне поселение, были объявлены ворами. Пигмея, все еще не вышедшего из транса, скрутили бывшие поблизости люди, вырвали у него рог, и тогда он пришел в себя… Хотя я не могу объяснить поведение (колдуна), я все же могу с уверенностью утверждать, что это не была уловка, а он и в самом деле впал в гипнотическое состояние, в транс. Мне рассказали и о других происшествиях подобного рода, столь удивительных, что оставалось только покачать головой. Конечно, дело было в массовых галлюцинациях участников церемонии, чтобы ни говорили сами информанты[115].

Очевидно, что свидетельство подобного рода не может быть использовано для доказательства реальности противоречащих здравому смыслу представлений у так называемых «естественных народов». Были ли люди, которых объявили виновными, таковыми в действительности? И что это были за «похожие» случаи, о которых рассказали тогда Шебесте? И почему Шебеста по умолчанию счел их недостоверными, без необходимого в подобной ситуации систематического анализа?

Рассказывает Гузинде:

23 марта 1923 г. я был в гостях у неких людей, и вдруг Масемикенс отчетливо сказал: «Я вижу, как приближается длинное каноэ из touwisiwa (Phalacrocorax olivaceus)!». И в самом деле, на следующий день я увидел необыкновенно многочисленную стаю птиц этого вида, которых совсем не часто можно в таком количестве увидеть над речными заводями[116].

Здесь перед нами, по видимости, случай предвидения: однако этот факт можно также объяснить, предположив, что колдун «почувствовал» приближение птиц (тогда речь шла бы всего лишь о гиперестезии) или же – эта вторая гипотеза куда более вероятна – что он сделал заключение, более или менее осознанное, на основании ранее наблюдавшихся им признаков (тогда перед нами нормальный познавательный процесс).

Аналогичным образом, случаи точного «предвидения» погоды у ямана не дают оснований для достоверного объяснения природы этого феномена:

(Однажды) Эмилия, устремив, подобно ясновидящей, взгляд на поверхность океана, воскликнула: «Море белеет, образуются морские валы, собирается обильная пена!». Так как водная поверхность была гладкой, подобно зеркалу, мы изумились ее словам. Однако на следующий день с востока пришло ненастье, поднялись высокие волны, и мы вспомнили, как Эмилия накануне в полдень предсказала эту перемену погоды[117].

…Зимой семьи любят ненадолго собираться в своих жилищах… Если случается так, что вьюга долгое время не слабеет, и люди начинают тревожиться, yékamuš обещают им: «Будьте спокойны и не волнуйтесь, завтра (или послезавтра) настанет хорошая погода». Дети ждут этой перемены с особым нетерпением, затаив дыхание, а взрослые полны ожиданий и надежд. И в самом деле, в указанный день буря стихла, и даже показалось чистое небо. В дождливый день я услышал, как yékamuš говорил «Завтра на небе появится uxapu (созвездие Пояса Ориона)». В другой день, зимой, yékamuš уверял меня: «Завтра мы снова увидим Yoalox Tarnuxipa (звезду Альдебаран)». И всякий раз предсказание сбывалось[118].

Гузинде комментирует это свидетельство с некоторой осторожностью: «Я не могу установить, вывел ли этот yékamuš свое заключение из опыта, полагаясь на точное наблюдение» (Ob jene yékamuš sich von einem Erfahrungswissen, begründet auf genauer Beobachtung, haben leiten lassen, kann ich nicht entscheiden[119]). Однако, говоря о колдунах у селькнамов, тот же самый автор высказывается не столь аккуратно: «Если они предсказывают наступление плохой погоды, то не будет ошибкой предположить, что они опираются при этом на собственный опыт или длительное наблюдение, не отдавая себе в этом отчета» (Wenn sie das Eintreffen schlechten Wetters ankündigen, braucht man die Vermutung nicht abzuweisen, dass sie dabei ihre natürliche Erfahrung oder eine andauernde Beobachtung zu Rate ziehen, ohne sich selber darüber Rechenschaft zu geben)[120]. Несколько далее Гузинде утверждает, что не способен показать, на какой именно повседневный опыт опирался колдун в отправлении своих профессиональных обязанностей: в любом случае, речь теперь уже шла не о хитроумном использовании знаний о природе, а скорее о неосознанном Einfühlen, вчувствовании, в окружающую среду, и неосознанном смешении этого опыта с собственными фантазиями[121]. Неловкость, которую, очевидно, испытывает автор, разделяет с ним и читатель: о фактах подобного рода, в той форме, в которой их излагает в этом месте этнолог, непонятно, что и думать.

Другой «неудобный» эпизод сообщает нам К. Расмуссен. Однажды вечером шаман Иглулик Падлок гадал о судьбе Кахицоха, своего приемного сына, несчастного изможденного создания, состояние здоровья которого требовало постоянного ухода и который в конце концов умер. Стоя на ногах, с закрытыми глазами, Падлок напевал магическую песню: затем, вдруг, после нескольких часов пребывания в глубинах собственного духа, счел, что нашел то, что искал: Кахицох прошлым летом плавал на лодке, парус которой принадлежал уже умершему человеку. Порыв ветра из страны мертвых коснулся ребенка, и тот заболел. Теперь же Кахицох, постепенно усыхая, готовился к переселению в страну мертвых. Расмуссен продолжает свой рассказ:

После этого мы все расселись на скамье, ожидая, пока приготовится еда. Дело было в разгар зимы, дни были коротки, а вечера долги. Для готовки использовалась жаровня на китовом жире, котелок висел над огнем на крюке, который, в свою очередь, был прикреплен к торчавшему из стены гарпуну. Внезапно котелок дернулся