встретиться с ним и обсудить дальнейшие перспективы, а так же посчитать урон, нанесенный нашей Примадонной, было необходимо. Но ехать обратно в Мельницу, встречать всех тех, кого я так старалась забыть, видеть Катю…все это было выше моих сил.

Дружелюбное желтое такси казалось плахой, удобное кресло – электрическим стулом, блатная песня – похоронной. С каждым километром мой кишечник скручивался все сильнее, пока наконец не завязался в чертов морской узел. Когда я шла на экзамен по литературе, зная только о том, что Пушкин наше все, и то чувствовала себя увереннее, чем сегодня. И даже сообщение от Анфисы не выглядело теперь таким пугающим.

Я не хотела, не хотела, не хотела возвращаться в Мельницу. Но именно туда везло меня такси.

Стоя перед воротами, я возвела глаза вверх и прошептала:

«Боженька, если ты есть, если я все делаю правильно, пожалуйста, пускай никто знакомый меня сегодня не увидит».

И стоило мне это произнести, как прямо за спиной раздался писклявый голосок:

- Януся, а я смотрю, ты-не ты. Совсем тебя не узнала.

Разумеется… Обернувшись, я увидела торопливо поднимающуюся в горку Сашеньку. Она спрятала телефон в сумочку и бежала ко мне так быстро, как позволяли ее каблуки.

« Спасибо, удружил», - я разве что кулаком в небо не грозила. Возможно из-за сильной облачности, Бог просто не разглядел меня в толпе, и даже леопардовый окрас не помог.

- Януся, ну какая роскошь! Шубка прелесть, где купила, - бывшая коллега поцеловала меня в щеку, точнее чмокнула воздух в нескольких сантиметрах от моего лица и подобострастно улыбнулась.

- Я не покупала, это подарок.

- Ага, всегда говорю, королеве королевские подарки. Ну, вот правда, лучше шубки я не видела, ты может, скинешь мне ссылочку на магазин? Нет, ну да ладно. А у нас столько всего произошло…

И, ухватившись за мой локоть, Сашенька с видом паука, потащила жертву в логово. Параллельно на меня как из дырявого сита сыпались новые имена и события, на первый взгляд несвязные друг с другом. Я не понимала, о ком сейчас речь и не помнила тех, чьи фамилии звучали в импровизированном докладе Саши.

Но странное дело. С каждым сказанным словом, с каждым витком этой сумбурной летописи, мое дыхание замедлялось, пока не выровнялось до нормы. Сердце больше не колотилось как бешенное, пульс не стучал в висках. На смену нелогичной паники пришло такое же лишенное логики безразличие. Да, это мои коллеги. С кем-то я дружила, с кем-то враждовала, с кем-то даже подралась. И что? Дальше то что?

Ответ поражал простотой и оригинальностью: ни-че-го.

Это было так нелепо, что в конце концов стало смешно. Также как на экзамене по литературе, когда я, трясясь от страха, прочитала вслух билет: расскажите о любимом произведении двадцатого века. Какую мысль вы из него вынесли.

Помню, как хвалила Обломова, из текста которого твердо усвоила, что с дивана все-таки лучше не вставать.

- Ян, а ты чего улыбаешься, - недовольно спросила Саша.

- Ничего, песенку смешную вспомнила, - я вытащила руку из ее стального зажима, - спасибо, что проводила, но дальше не надо, я тороплюсь. Увидишь Катю, обязательно передай привет.

Последнее произнесла с особым злорадством, смакуя как могло бы сморщиться красивое личико, если бы не уколы ботокса. Максимум, что сделает Гобра, услышав обо мне, недовольно выпятит острый подбородок вперед. А таким меня больше не напугать.

- А ты куда вообще? – не сдавалась Саша.

Я нагнулась пониже и произнесла трагическим шепотом:

- Будешь много знать, Бабайка заберет.

И, взбежав по лестнице, скрылась за дверью.

- Почему такая счастливая? - Первым делом спросил Игнатов, когда увидел меня.

- Без причины, просто радуюсь хорошей погоде, - он перевел взгляд на небо за окном. Затянутое серыми тучами, оно угрожающе нависло над городом, готовое вот-вот пролиться дождем.

- Погода…как же, - недовольно бросил картавый. И лицо при этом такое сердитое, что так и захотелось поцеловать его прямо в нос!

Игнатов сердился. Почему, за что и, главное, на кого - я не понимала, но недовольство и обиду в пугающе чёрных глазах считывала отчетливо.

Сегодня все было как-то по-взрослому серьезно: цифры, сметы, умные слова. Он говорил, я молчала и…улыбалась, глядя в пустоту, отчего ловила на себе еще более недовольные взгляды картавого.

В дверь вежливо постучали, и на пороге кабинета материализовалась фигура секретаря с подносом в руках. На нем две чашки кофе и блюдце с засахаренным миндалем.

- И сливки, - Игнатов даже не оторвался от чтения бумаг: - Яна, ты ведь пьешь со сливками?

- Да необязательно, - мне совсем не хотелось напрягать постороннего человека. Но Виталик так посмотрел на меня, что стало понятно, спорить с ним опасно. А потому я согласно кивнула: - Со сливками.

Мрачное небо за окном поразительно точно зеркалило мрачное настроение начальства: темные круги под глазами, выдвинутая вперед челюсть, напряженные жесты хищника, затаившегося перед охотой. Он изредка отрывал взгляд от сметы и смотрел на меня, но делал это по-прежнему молча. А я…улыбалась вопреки всему.

- Нет, это невозможно, я не понимаю, чему ты так откровенно радуешься, когда мы с тобой по уши в… - он запнулся. Безупречное воспитание картавого не позволяло ругаться при даме.

- В серпантине? – любезно подсказала я.

Игнатов раздраженно закрыл папку и вперил в меня взгляд:

- Мне нужно понимать, что тебя так веселит.

- А не то что? Накажешь? – его раздражение действовало вопреки законам логики. И при взгляде в скульптурное суровое лицо, уголки моих губ сами собой растянулись в широкой улыбке.

Заметив этот странный оскал на моем лице, Игнатов со вздохом отложил ручку и документы, окончательно убедившись в моем непродуктивном настроении.

- Просто я не понимаю тебя. Не знаю тебя. И это заставляет первым делом тебя изучить. Я не люблю, когда вокруг меня темные пятна, - он пристально взглянул на меня. - Мне ведь по сути ничего о тебе неизвестно.

- Как и мне о тебе, - кивнула в ответ, - я точно так же понятия не имею, как ты живешь в свободное от офиса время. Вдруг ты маньяк- таксидермист и в твоем доме спрятана сотня дохлых бельчат.

- Официально приглашаю тебя к себе, убедишься лично, что есть, а чего нет в моем доме, - по опасному блеску в глазах читалось, что соглашаться с таким предложением нельзя. Он неотрывно смотрел на меня на протяжение долгих