— Да, ты прав, я слишком волнуюсь. Нет, я закончил не поздно, но потом зашел в детскую и заснул на кровати Полины. Они словно дают мне силы. Глядя на них, испытываешь такое счастье, но все равно чувствую себя виноватым перед той девочкой.

— Но ты ведь ни в чем не виноват, Алекс.

— Знаю, но все равно чувство вины есть. Что не взял тогда трубку, что не перезвонил. Не знаю, что, но это есть.

— Ты бы ничего не смог изменить. Мы и врачи сделали, все что было в силах и даже больше.

Когда они вернулись из Дании, тогда, чуть больше трех лет назад, на его телефоне раздался звонок, очень странный.

— Доброе утро. Мы не знакомы, но ваш номер дала мне девушка по имени Алла. Вы знаете, ее?

— Да, у меня была такая знакомая.

Алексу сразу не понравился это разговор, но то, что он услышал потом, не укладывалось в сознании, это был словно сюжет кино.

— Алла Романова, двадцать пять лет, поступила в акушерско- гинекологическое отделение центральной больницы три дня назад, девушка попала в аварию. Ее к нам привезли почти сразу, она сама сказала, что беременна, будучи еще в сознании. Несколько раз набирала один и тот же номер, говорила, что звонит отцу ребенка. Но состояние резко ухудшилось, сейчас она в коме. Родственников мы не нашли, вы должны приехать.

Тогда, после феерических выходных, эта новость была словно ударом. Нет, не в плане того, что Алекс не любил и не хотел детей, он даже не думал о них. В его положении и связи с Давидом как-то не предполагалось кому-то из них забеременеть, суррогатное материнство он в ближайшее время не рассматривал.

Но то, что произошло с девушкой, и в каком она при этом положении, было трагично. Полгода поддержания жизни, полгода они ждали рождения близнецов. Но все это время Алекс винил себя, будто мог чем-то помочь и не помог.

Они были всего раз вместе, всего одна связь, он забеременела и ничего не сказала или не успела сказать. Они с Давидом даже не стали делать тест на отцовство. Алла была сиротой, ни родных, ни близких, почему она не нашла его раньше, не пришла и не сказала о беременности осталось загадкой. Все тогда, может быть, сложилось бы иначе. Близнецы появились ровно в срок, но Аллу спасти уже не удалось, ее тело было лишь инкубатором, как бы страшно это не звучало.

– Алекс.

– Да, извини, задумался.

– Все хорошо. Я с тобой, я всегда буду рядом.

– Спасибо, милый, не знаю, чтобы я и дети без тебя делали.

– Это наши дети, прекрасные дети.

— Они такие большие уже, не знаю, как им со временем объяснить, что у них два папы, и они спят в одной комнате. Вопросов не избежать.

– Папа, папа, скажи Никите, чтобы он не трогал моих кукол.

В мастерскую вбегает маленькая девчушка трех лет, с вьющимися светлыми волосами, собранными в два хвостика, смешной футболке с медвежонком и красной юбочке. Она остановилась рядом с мужчинами, уперев руки в бока и топнув ножкой.

— Что случилось, Полина?

– Он трогает моих кукол, я играла в чаепитие. Пришел Никита и все испортил. Он оторвал Мирабелл ноги, посмотри.

Полина протягивает часть куклы, которую до этого сжимала в руке. Давид смеется, опускается на корточки и поправляет Полине юбку.

– Давид, пойдем, ты его напугаешь. Папа никогда на него не ругается, он слишком добрый.

Алекс закатил глаза и тоже улыбнулся. Они намеренно не приучали детей к тому, что у них два папы, папа был Алекс, а Давид — его друг. Со временем дети пойдут в детский сад и школу, будет трудно объяснить окружающим почему у них нет мамы, а зато есть два папы. Все-таки они жили не в продвинутой Европе, сплетен, пересудов и издевок было не избежать.

– Куда ты собрался? Я хочу с тобой, — Полина так быстро переключалась на другие темы.

— В сервис, надо машину отогнать в ремонт.

— В сервис не интересно, возьми туда Никиту, — девочка сморщила носик и погладила Давида по щеке.

В мастерскую зашел мальчик, он хмурил брови и сопел под нос. Алекс посмотрел на него строго, с трудом пряча улыбку. Никита был похож на него, темные волосы, карие глаза, серьезный, но иногда озорной.

– Ты почему обижаешь сестру? Никита, подойди ко мне.

– Я не обижал, мне надоело ее чаепитие.

– Ты ведь понимаешь, что поступил плохо.

– Понимаю. Я больше не буду.

– Давайте поедем все вместе, отдадим машину, а потом в кафе кушать мороженое. И никто не будет ругаться и обижаться.

— Ура! — Полина захлопала в ладоши, забралась Давиду на руки и поцеловала его в щеку.

После обсуждения в какое кафе они поедут и какое будут кушать мороженое, дети убежали к няне, одеваться.

– Значит, кафе, да?

– Да, умотаем детей, уложим их рано спать, наберем джакузи и наконец останемся вдвоем.

— Мне нравится твоя идея.

Давид быстро целует Алекса в губы. За эти годы он повзрослел, возмужал, но все так же его любимый мальчик, его идеальный Давид, его безумное влечение, страсть и любовь.

***

Широкое джакузи вмещало двух крепких мужчин. Вода бурлила, создавая воздушную пену, пахло морем и солью.

– Я так соскучился, — Давид целует Алекса в шею, тот сидит между его ног, расслабив плечи, которые ему массируют.

– Я тоже. У меня всю дорогу домой стоял от одного твоего взгляда.

— Это все моя безумная сексуальность, — Давид смеется и целует Алекса в шею.

— Хочу, чтобы ты взял меня, — Алекс говорит чуть охрипшим голосом. О таком он просит не часто, предпочитая оставаться доминантном. Но эта его открытость перед Давидом— высшая степень доверия и любви.

— Черт, Алекс, умеешь ты возбуждать одной фразой.

Поцелуи по шее становятся горячее, руки Давида скользят по телу, растирая пену, вниз по спине, на живот, ниже. Член Алекса напряжен, сжимая рукой, Давид немного дрочит его, обнажая головку.

— Возьми смазку, там на полке.

Давид тянется за тюбиком, пока Алекс, приподнимаясь, встает на дно джакузи коленями. Прохладный гель скользит по тугому колечку ануса, Давид втирает, чуть проталкивая его внутрь. Он сам возбужден, член стоит колом, но он растягивает тугие мышцы пальцами, проникая внутрь.

Алекс стонет, максимально расслабляется, готовый принять партнера. Чувствует головку члена Давида, как он толкается, проникает, легкая боль и дискомфорт, а потом наполненность и невероятные ощущения.

— Боже, я никогда к этому не привыкну, Алекс. Как же хорошо.

— Двигайся, Давид, только двигайся.

Алекс цепляется до побелевших костяшек за борта ванны, его член слегка опадает, но вновь дергается, как только Давид задевает чувствительный бугорок простаты.