Она спросила — и замерла. И тут же рассердилась на себя: как это, в сущности, глупо — напрашиваться на комплимент! Но все же: что он ответит?

Князь внимательно посмотрел на нее и тихо произнес:

— Как же можно вами не восхищаться? Такое соединение ума и красоты, веселости и чуткости встречается крайне редко. Вы — как алмаз, лежащий в сокровищнице какого-нибудь индийского раджи. Никто не видит его красоты, никто о нем не знает, кроме его владельца. И лишь когда он выйдет на свет и найдет свое место на прелестной шейке какой-нибудь красавицы, все им восхитятся. Вот так и вы, ваши таланты пока что скрыты, но откроются со временем.

Она хотела спросить, когда же откроются ее таланты (и этот вопрос выводил прямо к главному, к тому, что сейчас волновало ее больше всего на свете — любит ли он ее), но тут вновь заиграла музыка, и князь воскликнул:

— О, мазурка продолжается, идемте!

И они отправились танцевать.

Больше до окончания танца поговорить им не удалось. А потом вокруг было все время слишком много людей, их постоянно отвлекали, так что ей так и не удалось задать тот главный вопрос. И единственное, что она не забыла ему сказать (и сказала это не наедине, а достаточно громко, при всех), что она надеется снова видеть его в их доме. Это было формальное приглашение, и князь ответил, что рад будет нанести визит.

Той ночью (уже всех гостей проводили, и слуги успели убрать со столов остатки праздничного ужина и погасить свечи) она долго не могла заснуть. Столько всего сегодня случилось! Столько надо было осмыслить! Главное, конечно, — это разговор с Ним. Как это он сказал? «Соединение ума и красоты, веселости и чуткости…» Какая похвала! Она сознавала, что, будь это хоть наполовину правдой, она была бы настоящим подарком для любого мужчины. А может, так оно и есть? И это редкое сочетание качеств в ней разглядел император, а теперь и князь Павел? Иначе — почему такое внимание, такой успех?

И как он еще сказал? «Вы — как алмаз, лежащий в сокровищнице…» А ведь это — уже почти объяснение в любви! Ведь если она — алмаз, то где найдется человек, который сможет пренебречь алмазом? Ведь сокровища упорно ищут, из-за них сражаются, не жалея ни себя, ни противника. А найдя такое сокровище, им стараются овладеть. Так что же — значит, он постарается овладеть ею?

Тут ее мысли приняли другое направление. Да, но как же быть с Павлом? Он сегодня, как никогда, выказал свои чувства к ней. Как он кинулся подбирать ее перчатку! Как восхищался оттенком ее цвета! Теперь весь мир узнает, перчатки какого цвета она носит — ведь в этот цвет будут окрашены стены императорского дворца. Хотя это, в сущности, вовсе не ее заслуга, а владельца мастерской, где были сделаны эти перчатки.

Ах, да дело совсем не в перчатках! Дело в государе, в его привязанности к ней. Отпустит ли он ее, если речь идет о браке? Кажется, фрейлины императрицы не могу выйти замуж без соизволения монархов. Да, определенно она что-то такое слышала. Надо будет завтра же спросить у Маши Чесменской. Впрочем, порядок не так важен. Ведь воля самодержавного государя выше любого принятого правила. Как Павел захочет, так и будет. А немного узнав характер государя, она не допускала, что он отпустит ее просто так. А она? Ведь ее брак сделает императора несчастным! Он так привык к ней!

И еще одно соображение пришло ей на ум, неприятное, грубое соображение. Князь Павел, ее избранник, говорил ей приятные слова, передавал восхищение, которое якобы испытывает к ней весь свет. Но из нескольких реплик, которые она услышала на балах в последний год, и из нескольких фраз, произнесенных ее мачехой, Анна уяснила, что свет ясно и твердо считает ее любовницей императора. И никакие уверения, никакие доводы не убедят хозяек петербургских салонов в ложности этого представления. Она так и останется в глазах света женщиной Павла, его фавориткой. И князь Гагарин наверняка знает о таком представлении света! Но если так, то как же он может говорить о своем восхищении, как может назвать ее своей невестой? Ведь в его глазах она все равно что наложница, куртизанка! Кем же тогда должен считать себя сам князь?

На этот вопрос, как и на все предыдущие, у нее не было ответа. И потому Анна мучилась и терзалась, и вся прелесть, вся радость прошедшего бала отступала перед этими вопросами.

Князь Павел Гагарин нанес им визит уже спустя неделю после памятного бала. Визит проходил чинно и прилично, как и положено проходить визиту молодого человека в дом, где имеется девушка на выданье. Принимала гостя мачеха, Екатерина Николаевна (генерал-прокурор Лопухин задержался по делам службы). Анна же сидела у себя в комнате и ждала, когда ее позовут. Беседа между гостем и хозяйкой вначале коснулась общих тем: здоровья императрицы, новых мод и увлечений, слухов о новой войне. Затем заговорили о прошедшем бале, и тут молодой человек (хотя и не совсем — князю исполнилось уже тридцать пять) вспомнил о княжне и спросил, где она. Тут Екатерина Николаевна спохватилась, что забыла позвать падчерицу, и велела ее пригласить.

Анна вошла, имея на лице выражение довольно сдержанное — опять же, как предписано обычаем. Однако, начав говорить, она уже не могла выдержать этого скучающего, равнодушного выражения, невольно увлеклась и стала оживленной и привлекательной. Беседовали сперва о танцах, князь очень хвалил умение княжны вальсировать, то, как быстро она овладела фигурами мазурки. Затем разговор перешел на службу гостя. Князь сообщил, что только что получил назначение: спустя две недели ему предстояло возвратиться в Турин, ко двору короля Сардинии.

— Как, так скоро? — воскликнула Анна, мгновенно забыв, что следует быть сдержанной.

Она никак этого не ожидала, надеясь, что он пробудет еще хотя бы месяца два. Этого срока, по ее расчетам, должно было им хватить, чтобы вполне прояснить свои отношения, чтобы князь успел сделать ей предложение, и можно было совершить помолвку. А две недели — ничтожный срок, за который ничего нельзя сделать. Совсем ничего!

— Такова участь наша, состоящих на службе у государя, — пожал плечами князь. — Мы должны подчиняться его повелениям. К тому же и время неспокойное. Предводитель французских бунтовщиков, этот Буонапарте, грозит отнять у Сардинского короля большую часть его владений. Я призван представлять там, в Турине, особу российского императора и силой нашей империи сдерживать покушения беззаконного французского войска. Вот почему я не могу медлить.

Анна посмотрела на своего избранника с новым уважением. Он не просто служит, он решает важные вопросы европейской политики! (Конечно, гораздо весомее решал эти вопросы император Павел. Но император не был ее избранником.)

— И долго вы пробудете там, за границей? — спросила она.

— Как долго? Как будет угодно государю, — ответил князь. — Только он может отозвать меня назад, в Россию. — Он помолчал немного, а затем добавил, значительно глядя на Анну: — В любом случае мысли мои, конечно, будут здесь, на родине. Клянусь, я очень хотел бы остаться! Хотя бы для того, чтобы научить вас еще лучше танцевать мазурку. А может, и другие танцы, — улыбнулся Гагарин.