– Что здесь произошло? – поинтересовалась я. Шелдон посмотрел на дверь и поднял нос. Затем стал принюхиваться. Я должна была пойти в коридор и принюхаться? В любом случае, что бы это ни было, оно больше не представляло угрозы. Иначе Шелдон еще у двери запрыгнул бы мне прямо на голову и стал бы настаивать на немедленном отступлении.

С котом за спиной я осмелилась вернуться в коридор. Шелдон протиснулся в сторону кухни, но не решился отойти от моей ноги дальше, чем на десять сантиметров. Он предоставил мне право первой войти. Он знал, что меня ожидало в гостиной, и я надеялась, он посылал меня туда только потому, что был уверен, я с этим справлюсь. Я делала все, что он мне приказывал. Я принюхалась. И на самом деле пахло странно. Немного сладковато, чувствовался привкус металла, но запах был неприятный. Я посмотрела вниз на кота, затем проделала последние шаги до дверного проема и вошла в гостиную. Я крепче сжала зонт, руки дрожали от страха и волнения.

В уютной обычно комнате все выглядело так, будто там взорвалась бомба. Разбитый телевизор лежал на полу. Книги на стеллаже были перевернуты так, что был виден не корешок, а их срез. Вместе они напоминали большой белый холст, который кто-то и использовал с этой целью. Кроваво-красная надпись сияла на книжных страницах – это первое, что мне бросилось в глаза. Там было написано: танцуй, маленькая муза.

Мой взгляд перешел от полки к дивану. На нем, съежившись, сидела женщина. Казалось, она спит. Но нож в ее груди разрушил иллюзию. Она была мертва. Кровь пропитала светлую блузку вокруг ножа. Руки вяло свисали на диван, а юбка цвета морской волны была разорвана. Именно эта маленькая деталь вырвала меня из оцепенения, реальность предстала передо мной.

На нашем диване сидел труп.

Мое тело не знало, как реагировать на это. Кричать, плакать, бежать… От сильнейшего шока я опустилась на колени, согнулась и сползла на пол. Шелдон мяукал и утешающе терся о меня, хотя сам дрожал, как осиновый листок. Я взяла его на руки, уткнулась лицом в шерсть и вдохнула его кошачий запах прежде, чем хлынули слезы.

Я обнимала его до тех пор, пока он не начал сопротивляться, и тогда я снова пришла в себя. Шелдон пожаловался на помятую шерсть и начал скрупулезно вылизываться. Я поднялась, вышла в коридор и достала телефон из сумки. Может быть, стоило сначала убедиться, что женщина на диване действительно мертва, но я была и так в этом уверена, более того, я бы никогда в жизни не прикоснулась к трупу. Нож в сердце, большая потеря крови, никто бы не выжил. Я набрала номер мамы, и уже по первому слову она поняла: что-то не так.

Не прошло и десяти минут, как в нашу гостиную ввалились она, Адамс, Лэнсбери и целая армия полицейских. Их приход, мамин голос – все приглушенно прошло мимо меня, словно я погрузилась под воду, мама отвела меня в комнату, пока другие хлынули в гостиную. Были установлены маленькие прожекторы, слышались щелчки камер, и все громко переговаривались друг с другом. Я слышала все это даже через закрытую дверь.

Я села на кровать и снова обняла Шелдона, которого раздражало большое скопление людей в нашей квартире. Когда я его погладила, он издал звук, который звучал ни то как мурчание, ни то как рычание, в общем звук, совсем не похожий на кошачий. Пока люди из следственного комитета искали следы и рассматривали все с лупами, мама расспрашивала меня о моем дне. Лэнсбери стоял позади нее со скрещенными руками, с неизменным мрачным видом. О сочувствии парень, кажется, ничего не слышал. Он, скорее, выглядел так, будто винил меня, что ему приходилось сейчас находиться здесь и снова ругаться со мной.

Особо рассказывать было нечего, так как день, за исключением небольшой ссоры с миссис Пэттон, прошел непримечательно. Тем не менее мне необходимо было вспомнить каждую деталь. Что я и сделала, включив и встречу с миссис Пэттон. Я повторяла, что не знала убитую женщину. И это было правдой. Я не видела ее раньше. Позже к нам присоединился Адамс, который координировал следователей и осматривал квартиру. В отличие от коллеги, у него было достаточно сострадания ко мне. С меня еще должны были снять отпечатки пальцев, чтобы отличить чужие следы в квартире, и засунуть ватную палочку в рот для ДНК теста. Все это я позволила сделать, даже не задумываясь, что это означало: в нашей квартире произошло убийство. Я еще была не готова к этому.

Мы с мамой собрали некоторые вещи и покинули квартиру. С пожитками и котом мы заселились в ближайший и по-настоящему роскошный отель. Материнский инстинкт победил полицейский долг, мама не хотела оставлять меня одну этим вечером. Я была благодарна ей. Наши разговоры отвлекали меня от размышлений, а вместе с тем и от воспоминаний о мертвой женщине в нашей квартире. Тем не менее мысли о ней не оставляли меня.

Если раньше оставались сомнения, связана ли вся эта ситуация со мной, теперь сомнения развеялись. Убийство в нашей квартире и угроза со словом «муза» говорили сами за себя. Адамс и Лэнсбери спрашивали о кроваво-красной надписи, но мы с мамой заверили их, что не знаем, о чем шла речь.

Мне хотелось спать и скорее пережить этот день. Я заполнила огромную ванну в нашем номере большим количеством пены и смыла с тела следы этого дня.

Но как только оказалась одна, мысли снова закружились в моей голове, а мышцы напряглись. Я со стонами упала на кровать, тело дрожало. Шелдон лег рядом и свернулся в клубок. Я готова была вот-вот расплакаться. Мама заметила мое нервное состояние и сделала то, что уже давно не делала. Она легла рядом со мной в кровать и стала читать вслух книгу, пока я не заснула.

Насколько плохо я чувствовала себя прошлым вечером, настолько сильным был у меня голод на следующее утро. В зелено-синей столовой отеля я наполнила тарелку всем, что смогла найти. Очевидно, это были последствия стресса. Но лучше было так, чем совсем ничего не есть. С пустым желудком я была невыносимой даже для самой себя.

Кроме нас с мамой, в отеле практически не было гостей, почти вся столовая и буфет были в нашем распоряжении. Это дало нам возможность открыто и серьезно поговорить друг с другом. Я ясно видела, у мамы была какая-то идея, о которой она обязательно должна была мне рассказать.

– Вчера вечером я долго думала об этой затее, – начала она, съев пару кусков омлета. – Теперь, когда более чем очевидно, что ты как-то связана с этими убийствами, мы не должны позволить Адамсу и Лэнсбери подозревать тебя, поэтому я пришла к такому решению: мы скажем обоим правду.

– О чем? – спросила я, двигая стакан апельсинового сока по столу.

– О тебе. Они должны знать, кто ты, откуда происходит часть тебя.

Я вытаращила глаза и хотела возразить, но мама не позволила.

– Подумай. Оба ищут реального человека, который никак не связан с Литерсумом. Но, как я вижу ситуацию, это должен быть кто-то оттуда, иначе, как он тогда узнал бы о тебе и о музах? А он, очевидно, владеет этой информацией. Адамс и Лэнсбери будут ходить по кругу и каждый раз возвращаться к тебе, потому что у них отсутствует важная деталь. Это, должно быть, кто-то из книжного мира, и, если это так, они не смогут его найти. Потому что официально его не существует.