Её помощница Ксения Сергеевна Радова не знала всей подоплёки случившегося, знала только, что от Бакуниной ушёл муж, и она сильно переживает. Девушке было искренне жаль свою начальницу, которая с первого дня её работы в «Свете в окошке» относилась к ней по-человечески, можно даже сказать по-дружески. Конечно, никакого панибратства со стороны Ксении не было, но она знала, что, если ей понадобится, она в любую минуту может обратиться к Бакуниной за помощью или моральной поддержкой и та никогда не оттолкнёт её. Поэтому и она со своей стороны старалась облегчить её душевную боль.

Вот и сегодня, едва Светлана переступила порог парикмахерской, она пододвинула ей кресло и принесла чай.

– Вы, Светлана Ивановна, отдыхайте.

– Я сейчас, Ксения, приду в зал. Много клиентов на сегодня записалось?

– Не волнуйтесь, я сама успею всех обслужить.

– Спасибо тебе, добрая моя девочка. Потерпи ещё немножечко, я раздышусь и не буду тебя перегружать.

– Да ладно, Светлана Ивановна, какая там перегрузка. Всё нормально. Я и не устаю вовсе. Ладно, я побегу, а вы отдыхайте!

Светлана посмотрела вслед яркой и лёгкой, как бабочка, Ксении и тяжело вздохнула. Давно ли и она сама так порхала. А теперь…

И ещё Светлана каждую минуту ждала звонка от Эрнеста, хотя и понимала умом, что он не позвонит ей. В мозгу стучало страшное слово – никогда!

Перед её глазами всплывали ужасные картины ночи, на которую она обрекла своего молодого мужа. Нет, он не простит её. Такое простить невозможно.

Позвонить ему сама она не осмеливалась. Да и что звонить, если он, увидев её номер, не отзовётся.

* * *

Следователю Александру Романовичу Наполеонову позвонил его начальник полковник Фёдор Поликарпович Солодовников и попросил его:

– Саша, зайди ко мне.

«Ни здравствуй тебе, ни привет, – подумал про себя Наполеонов, – что-то случилось серьёзное».

Следователь прошёл мимо секретарши Эллы Русаковой, помахав ей рукой.

– К самому? – спросила она.

Он кивнул.

– Ни пуха ни пера!

– Иди за верблюжьей подушкой, – пробормотал он.

Элла улыбнулась.

Стукнув костяшками пальцев по двери начальника, Наполеонов вошёл, не дожидаясь разрешения.

– Вызывали? – спросил он больше для порядка.

– Присаживайся, Саша. Присаживайся.

Наполеонов сел и приготовился слушать.

– Тут такое дело, – проговорил Солодовников, – Юра вчера вечером ездил на убийство.

– Юра?

– Да, Обашкин.

– И что?

– Он сейчас под завязку загружен. Так что дело поручается тебе, вот, ознакомься. – Полковник протянул ему папку.

Наполеонов взял её, но открывать не стал.

– Труп не свежий, – вздохнул Салодовников. – Полицию вызвала соседка Екатерина Григорьевна Еловецкая.

– Она её обнаружила?

– Нет, встревожилась, что не видела её давно.

– Сейчас соседи живут на одной площадке и годами не видятся.

– Это точно, но у них там немного другие отношения. Короче, соседка встревожилась, позвонила в дверь. В ответ ни гугу. Позвонила по мобильнику, и снова нет ответа. Потом она принюхалась, и ей показалось, что из-за двери неприятно пахнет. Прибывшая по её вызову полиция вскрыла дверь и обнаружила труп Елены Игоревны Гульковой.

– Соседка опознала её?

– Опознала, – кивнул Солодовников.

– А родственники?

– Мать девушки умерла давно, отец не так давно. Жила Гулькова со своей домработницей.

– И где эта домработница сейчас?

– По словам соседки, Гулькова отпустила её на месяц домой.

– Ей сообщили о гибели хозяйки?

– Пока нет. Она где-то под Курском. Сам там разберёшься.

– Понятно.

– Езжай к соседке и поговори с ней. Абашкин допросил её под протокол, посмотришь там, – полковник кивнул на папку в руках Наполеонова, – но лучше тебе самому с ней пообщаться.

– Согласен, – кивнул следователь, – разрешите идти?

– Иди, Саша, работай, – кивнул Солодовников.

Полковник был единственным человеком, который называл Наполеонова Сашей. Друзья и коллеги называли его Шурой, все остальные, как и положено называть официальное лицо – по имени-отчеству.

Нельзя было сказать, что Наполеонов обрадовался порученному ему делу, просто принял как должное. Ведь это была его работа. Закрывшись в своём кабинете, он внимательно прочитал все приложенные к делу бумаги. Их было немного.

Екатерину Григорьевну Еловецкую Наполеонов решил не вызывать повесткой, а съездить к ней лично. К тому же и на место преступления ему хотелось взглянуть самому.

Позвонив в квартиру Еловецких по домофону, следователь долго ждал ответа. Он уже хотел было набрать номер другой квартиры, как из устройства донеслось:

– Кто это?

Голос был женский, но такой вялый и безжизненный, что следователь забеспокоился, не заболела ли его главная свидетельница.

– Я следователь Александр Романович Наполеонов. Вы Екатерина Григорьевна Еловецкая?

– Да, это я, – вздохнула женщина.

– Я пришёл поговорить с вами о вашей соседке.

– О Лене? – спросил голос.

– О ней самой.

– Чего о ней теперь говорить-то, – ответила женщина, – если её убили.

«Интересно, долго она собирается держать меня здесь», – подумал Наполеонов и, сменив тактику, спросил:

– Правильно ли я вас понял, гражданка Еловецкая, что вы не хотите, чтобы правоохранительные органы установили личность преступника и задержали его?

Дверь подъезда открылась.

– Заходите, – сказала женщина.

Когда Наполеонов поднялся на лифте на нужный ему этаж, дверь квартиры Еловицкой была открыта. На пороге стояла высокая дородная женщина в шёлковом халате стального цвета, холодный непробиваемый фон которого был расшит нежными незабудками. Именно в это первое мгновенье Наполеонову неожиданно вспомнились слова подруги детства, ныне частного детектива Мирославы Волгиной, о том, что одежда чаще всего отражает характер человека и позволяет заглянуть в его внутренний мир. «Что же это передо мной в таком случае? – подумал Наполеонов, вглядываясь в осунувшееся лицо женщины. – Стальная дама с нежной душой?» Он достал своё удостоверение и показал ей. Еловецкая кивнула и впустила его в квартиру.

– Чай? Кофе? – спросила она тоном светской дамы.

«Всё равно что, – подумал про себя Наполеонов, – при этом напитка поменьше, а плюшек побольше». Вслух же он сказал: