Теперь Ливианна поняла все: именно Ишта создала ужасы этой долины. Она использовала для этого как людей, так и души нерожденных детей Нангог, чтобы стереть собственные следы. Сама же Ишта удалилась прежде, чем закончилась бойня в большом зале. Девантары не стали сдерживать Зеленых духов, не говоря уже о том, чтобы наказывать ее, но с тех пор один из них день и ночь сторожил кристальное сердце. Никто из девантаров не вступался, когда в долину приходили люди и обрекали себя на гибель. Они не защищали детей человеческих, лишь наблюдая за их страданиями и терзаниями.

Ливианна заморгала; покачала головой, словно это могло помочь прогнать образы, только что занимавшие все её мысли. Зеленые духи действительно отступили из ее сознания. Она чувствовала их присутствие, но они уже не делились с ней воспоминаниями, уважая желание эльфийки снова стать хозяйкой своих чувств и мыслей.

Та опустилась на колени и стала разглядывать осколки у подножия колонны. Большинство из них были не больше ногтя, а поскольку рельеф изначально был сделан не очень хорошо, из этих фрагментов практически ничего нельзя было составить. На одном кусочке подлиннее можно было разглядеть не то кинжал, не то наконечник копья. Или это клык? На другом фрагменте, размером не больше ее ладони, на камне виднелся неровный чешуйчатый узор. Это могла быть рыба, или же плохо нарисованная чешуйчатая броня. Может быть, даже дракон.

После тех недель, что она провела в храмовых архивах Золотого города, Ливианна знала историю Ишты, убийцы дракона. Когда-то ее сестра Анату подружилась с одним из небесных змеев. Возможно, Анату и Пурпурный даже стали любовниками, хотя Ливианна не могла представить себе, чтобы один из князей-драконов влюбился в девантара Узнав об этом, Ишта в гневе убила Пурпурного и взяла в плен Анату, чтобы навеки заточить сестру в Желтой башне.

Может быть, на колонне было изображено, как Ишта пронзает копьем Пурпурного? Поднятая рука с опускающимся вниз копьем вполне вписывалась в историю. Но зачем же девантару понадобилось разрушать барельеф? Эта история была известна во всем мире. Что же было здесь нарисовано такого, чего не должны были видеть ее братья и сестры?

Зеленые духи не могли помочь ей, не могли ответить на вопрос. Изображение хоть и могло обладать слабенькой аурой, и было вплетено в магическую сеть, но все было слишком абстрактно, чтобы делать какие-то выводы.

Ливианна снова перевела взгляд на изображение девантара. Эта поза, да и сам рисунок —Ишта с занесенным копьем — показались ей знакомыми. Она видела ее в храме в Нангоге. Но и здесь, только в другом месте. Где же?

Эльфийка задумчиво поднялась. Для начала она решила выйти из пещеры и побыстрее покинуть Запретную долину. Слишком долго пробыла она в этом мрачном месте. Теперь, после того, как она приняла в себя Зеленых духов, спустя столько веков, долина наконец-то станет спокойным местом.

Дойдя до стены, Ливианна увидела, что утро осторожно касается серебристыми пальцами вершин горного хребта. Что это там, среди сосен? Эльфийка недоверчиво обвела взглядом лес, высившийся на склоне горы над нею. В утреннем свете деревья отбрасывали длинные тени. Увидев, как среди рыжих стволов мелькнула сойка, она перевела дух. Просто птица.

Поспешно вернувшись к колеснице, Ливианна села в нее, не оглядываясь. В Альвенмарк возвращаться нельзя — она не могла предстать перед Золотым как неудачница! Если уж она не может принести ему сердце Нангог, то уж хотя бы разведает тайну, которую так тщательно старалась сберечь Ишта. Поспешно уносясь прочь, эльфийка вспомнила, где она уже видела победоносную Ишту. В лесах Друсны, на обвитом плющом камне неподалеку от Священной рощи. Может быть, там удастся увидеть то, что было разрушено здесь. Но почему камень с изображением Ишты находится в Друсне, у святыни Великого медведя, девантара лесной страны?

Последняя война

Ашот окинул взглядом тяжелый, поддерживаемый выкрашенными красной краской кедровыми балками потолок просторной комнаты, куда вызвал его Аарон, затем дюжины столов, на которых громоздились глиняные таблички и карты. Каждый день бессмертный проводил здесь по нескольку часов, занимаясь делами, которым должен был посвящать себя его дворецкий Матаан. Но Аарон хотел знать обо всем, что происходит в его империи. Он интересовался налогами, задержками при строительстве плотины на Амуре, далеко на востоке империи, жалобами девушек легкого поведения из Урата, которым запретили входить в караван-сараи, состоянием урожая и историями о диком кабане-убийце, бесчинствовавшем в горах неподалеку от Калидона, на побережье айолийского моря. Несмотря на то что он проводил больше времени со всеми этими текстами, чем было бы полезно человеку — даже если он бессмертный — его физическое и душевное состояние за последние месяцы существенно улучшилось.

Наступило то, на что никто во дворце уже не рассчитывал — с тех пор, как бессмертный распустил свой гарем и стал целомудренным, как священник. Казалось, Аарон влюбился. Да в кого — в кухарку! Ее звали Кирум, и несмотря на то что Аарон пытался вести себя осторожно, ее имя было у всех на устах, и с каждым днем болтали все больше и больше. Только вот сегодня утром гофмейстер Матаан ввел его в курс новейших слухов.

Оба они беспокоились об Аароне, несмотря на то, что общение с девушкой явно было на пользу правителю. У Кирум не было прошлого, она появилась из ниоткуда, нанялась выполнять самую грязную работу на дворцовой кухне. Аарон никогда не встретился бы с ней, если бы ее не привели к нему для вынесения приговора: она вывернула руку его личному повару Махуту, разбила о голову королевского дегустатора амфору и поколотила еще нескольких поварят. Ашот не представлял себе, что Аарон нашел в этой фурии. Сама она утверждала, что родом из Нари. Матаан осторожно навел справки — никто не знал никакой Кирум из Нари.

То есть она втерлась в доверие к бессмертному с помощью лжи. Возможно, девушку послали его враги: слишком многие желали лишить повелителя жизни. И несмотря на то, что Аарон и слышать не хотел об этом, в лучшем случае она оказывалась шпионом, а возможно, и наемной убийцей. Они с Матааном устроят так, чтобы она просто исчезла.

Аарон сидел, склонившись над деревянной рамкой размером не больше ладони, на которую был нанесен слой пчелиного воска, и негромко бормотал что-то себе под нос, затем вдруг выругался, раздавил текст на дощечке большим пальцем и снова начал царапать значки грифелем из слоновой кости.

Ашот внимательно наблюдал за Аароном. В таком взволнованном состоянии он не видел бессмертного на протяжении вот уже нескольких недель.

— Вот они, — воскликнул Аарон. — Наконец-то я нашел их: нужные слова! — Он встал и подошел к Ашоту. — И ты будешь первым, кто прочтет их, поскольку среди всех ошивающихся при дворе ты единственный, осмеливаешься говорить мне то, что думаешь, прямо в лицо.

Ашот окинул взглядом восковую дощечку, которую протянул ему Аарон. Почерк был неровным, словно бы слова выводились поспешно, но подобраны были хорошо. Ашот прочел то, что, судя по всему, должно было стать проектом нового закона, и у него захватило дух.