— Но это не совсем справедливо, — сказал Клостер тоном взрослого, пытающегося договориться с раскапризничавшимся ребенком. — Насколько я помню, у Лусианы была бабушка, уже тогда очень дряхлая, жившая в доме для престарелых. Если она не умерла за прошедшие десять лет, то может сделать это в любой момент.

Ни в выражении его лица, ни в голосе не было ничего, что могло бы меня насторожить — простой логический вывод.

— Конечно, речь не идет о естественной смерти, — сказал я.

— Разве вы не поняли? Теперь для Лусианы ни одна смерть не будет естественной. Даже если ее бабушка умрет во сне, она решит, что я спустился по дымоходу и задушил ее подушкой. Человек, который воображает, будто я подбрасываю отраву в чашки с кофе, сажаю ядовитые грибы и освобождаю из тюрьмы заключенных, уже не в силах остановиться.

— Но я пока в состоянии рассуждать здраво и вижу разницу между четырьмя решками и семью…

— Ах да, число семь… — скучным голосом произнес Клостер. — Но вам-то не пристало допускать такую ошибку. Видимо, отец не преподал Лусиане урок по поводу библейской символики. Для евреев слово «семь» связано с полнотой и совершенством циклов, и именно в этом смысле данное число используется в Ветхом Завете. Когда Господь предупреждает тех, кто попытается убить Каина, он имеет в виду не количество, не численную пропорцию, а полноту и совершенство возмездия.

— Не кажется ли вам, что смерть четырех членов семьи — вполне достаточное возмездие?

Клостер взглянул на меня так, будто мы соревнуемся с ним в тире и он признает во мне меткого стрелка, но уступать не собирается.

— Я знаю только, какую сам испытываю боль. Разве не в этом, по сути, и состоит проблема наказания? Дилемма, как сказал бы Витгенштейн,[20]обыденного языка. Я не представляю, скольких смертей требует смерть дочери. В любом случае от меня ничего не зависит и я не в силах это остановить. Я уже сказал, что занят исключительно написанием романа, но вас, видимо, это не убедило. Больше времени уделить не могу — жду девушку из колледжа, которая собирается взять у меня интервью для школьного журнала…

Клостер замолчал на полуслове, возможно заметив у меня на лице признаки удивления или беспокойства. На прочитанных им страницах не говорилось о страхах Лусианы по поводу сестры, и я замер в надежде услышать что-нибудь еще о новой гостье, однако Клостер решительным жестом указал одновременно на лестницу и на дверь. Спускаясь, я рискнул оглянуться: он стоял неподвижно, словно хотел удостовериться в моем уходе.

— По телефону вы сказали, что тоже хотели меня кое о чем спросить, — вдруг вспомнил я, — но так и не спросили.

— Не беспокойтесь, то, что я хотел узнать, я от вас услышал.

Выйдя на улицу, я сразу бросился к телефону-автомату. Записной книжки у меня не было, поэтому пришлось звонить в справочную и выяснять номер Лусианы по фамилии и адресу. Через несколько секунд механический голос продиктовал нужные цифры, и я немедленно набрал их, пока не забыл.

— Я только что говорил с Клостером, — выпалил я, услышав ее голос. — Он выставил меня, потому что ждал какую-то девушку из школьного журнала. Это не может быть твоя сестра?

— Может, — пролепетала она. — О боже, я думала, он выбросил эту идею из головы, а он, судя по всему, продолжал действовать у меня за спиной. Она ушла минуту назад и не сказала куда, но я заметила, что она положила в сумку книгу Клостера, которую уже читала, и это показалось мне странным. Наверняка хочет, чтобы он ее подписал. — В ее голосе зазвенело отчаяние. — Я могла бы взять такси, но думаю, уже поздно, вряд ли я ее догоню. Откуда ты звонишь?

— Я за углом у его дома, в телефонной будке.

— Тогда, может быть, ты ее подождешь и задержишь, пока я не приеду? Пожалуйста, сделай это для меня, а я сейчас же возьму такси.

— Нет, я ничего делать не буду, — сказал я как можно тверже. — Сначала нам нужно еще раз поговорить. Я уверен, что в собственном доме Клостер никакой глупости не совершит. Тут на углу есть бар, откуда, наверное, виден вход в дом. Я могу понаблюдать за ним, пока ты не приедешь и мы все не обсудим. Я сяду у окна.

— Хорошо, — сдалась она, — уже выхожу. Надеюсь, Клостер тебя не убедил.

Я вошел в бар, сейчас почти пустой, и сел у одного из окон, откуда был виден противоположный тротуар, а за ним вход в дом Клостера. Не успел я заказать кофе, как мимо окна, почти задевая стекло, проплыла переброшенная через плечо сумка, которую я узнал бы среди тысяч других. Я вытянул шею, но девушка уже перешла дорогу, а остановившийся у светофора автобус загородил ее. Когда же автобус наконец проехал, Валентины и след простыл, а дверь в доме Клостера медленно захлопнулась. Я разглядел только доставшуюся от старшей сестры сумку и темно-синий рукав пальто.

Лусиана появилась через полчаса. Сквозь стекло я заметил, как она, входя, небрежно поправила волосы — наверное, мой звонок поднял ее с постели, и теперь она решила наспех привести себя в порядок. Лицо осунувшееся, без следов косметики, глаза какие-то остекленевшие, словно под воздействием лекарства.

— Она пришла? — вместо приветствия спросила она.

Я встал и уступил ей свой наблюдательный пункт, а сам сел напротив.

— Да, только что. Правда, я ее толком не видел, но думаю, это она: у нее твоя бывшая сумка и темно-синее пальто.

Лусиана кивнула:

— Да, длинное, тоже когда-то было мое. Когда она пришла?

— Минут десять назад. Уверяю тебя, ничего не случится. Я поговорил с ним.

— И он тебя убедил. — Она сверлила меня взглядом, словно хотела прочесть в глазах настоящий ответ. — Теперь ты веришь ему.

— Я этого не говорю, — произнес я как можно убедительнее, но мне было не по себе. — Просто я не сомневаюсь, что он не сделает ничего такого напрямую, тем более у себя дома.

— Он может сделать что-то другое, — мрачно заявила она. — Валентина даже не представляет что, ведь она всего лишь легкомысленная девчонка. Ей о нем ничего не известно, так, напридумывала что-то по его книгам. Но я-то его знаю, причем с разных сторон.

— Вот об этом я и хотел поговорить. Его версия того, что произошло между вами, сильно отличается от твоей.

Она тут же насторожилась, то есть вернулась в свое привычное состояние.

— Писателю ничего не стоит выдумать какую хочешь историю. Что он тебе сказал?

— Сказал, что, когда ты начала у него работать, он ни о чем таком не помышлял, был очень доволен вашим соглашением и тем, как продвигается роман, а потому вовсе не собирался вдруг все разрушить. Он считал тебя красивой, но физического влечения не испытывал. Еще сказал, это ты всячески старалась привлечь его внимание. Например, однажды он диктовал тебе отрывок о шраме на руке какой-то женщины, а ты обнажила плечо и показала ему след от прививки, только чтобы он до тебя дотронулся.