– Нескучно это когда мужик под боком! Отвечать своему прибацанному что-то будешь?

– Конечно, – Людка подмигнула почтальонше. – Как всегда, два слова: «Жду вызов».

С вызовом юный электромеханик ледокола «Марков» не спешил, а сентябрь заканчивался. Зато Люда уже знала, и что Буссоль – не компас, а пролив в Тихом океане, который отделяет Симушир от пары Черных Братьев – необитаемых островов в Сахалинской области.

Вожделенный вызов пришел как раз к ее дню рождения – двадцать девятому сентября.

Высшее образование ее уже мало интересовало, несмотря на то что после окончания техникума она таки поступила в институт, на вечернее.

– Куда собралась? – Евгения Ивановна буравила внучку своими чернющими ведьмачьими глазами. – За хреном погонишься – из института вылетишь.

– С чего бы это? Я ж на вечернем. Кто там до сессии смотрит на посещения?

– А ты вернись до сессии.

– Баб Женя, – Людка по-босячьи скривилась: – Слышь, ты маму воспитывай – она тебя вон до сих пор слушается, а меня не надо. Я в этом доме уже никого не боюсь.

– Мам, я его люблю, – скажет она вечером Нилочке. – Я поеду.

– Конечно, – пожмет плечами и улыбнется Нилочка. – Только пиши мне, пожалуйста.

Людкина зарплата в конструкторском бюро завода была семьдесят рублей. И за лето ей удалось отложить целый четвертак. Но даже вместе с получкой – мало. Кроме билета надо было еще купить что-то с собой и хотя бы пару червонцев заныкать на всякий случай. У мамы денег точно нет – ей бы еще хорошо хоть десятку оставить, а то Павлик, падла, все пропивает. Ладно, – думала Людочка, – куплю билет, а там посмотрим, сколько останется. У бабы Жени не одолжишь – не даст, у сестер ее тем более – тетя Лида за рубль удавится, а Ксене Женя про институт напоет, и та тоже не даст, так что лучше не позориться, а за свои крутиться, тем более что студентам полцены на все билеты.

– Людочка, доця, какой поезд? – удивится Нила. – Там же неделю ехать надо не пойми с кем! Да ладно попутчики, а есть, мыться как? Где? Да ты на еду больше потратишь, чем на тот самолет.

Действительно – билет на поезд стоит сто семь рублей, а на самолет – 152. Полцены – семьдесят шесть. Значит, билет, десятку маме и десятку с собой. А там как-то выкрутимся…

– Сто пятьдесят два рубля, – объявила в окошко важная, как член Политбюро, кассир в авиакассах.

– Почему? Я ж по студенческому! – возмутилась Людка.

– Что здесь написано? – Мадам в окошке ткнула наманикюренным ногтем в студенческий.

– Вечернее отделение, – недоуменно прочла Люда. – И что?

– А то, что скидки – только студентам дневного отделения. Хитрая какая – и зарплату получает, и скидка ей, как студентам! Сто пятьдесят два. Брать будете?

– Нет…

Людка пришла домой поникшая и молчаливая. Дома, как назло, гости – заехала Ксеня со своим Ильей Степановичем.

– О! Людка! Ходи вечерять! – радостно завопила Ксеня, а Женя покосилась на сестру и хмыкнула, не сдержалась: – Вроде приличная женщина, на хорошей должности, та ты как будто со двора не выезжала, а рядом с Нюськой на лавке лет двадцать просидела!..

– Ну, происхождение не пропьешь, – отозвалась Ксюха, – но можно попробовать. Наливай, – махнула рукой. – Людка, рассказывай, шо такая грустная? Что, жо́них не пишет?

– Да каждый день пишет, – отозвалась Женя, – пургу всякую. Вот задурил голову – к нему собралась.

– И куда?

– Так, не закудыкивайте дорогу! – встряла Нила, притащив на стол миску картошки в мундирах. – Наруливайте картошеньку, пока теплая, – угощала.

Ксеня грустно улыбнулась:

– «Картошеньку»! Женька, а ты помнишь, так мама всегда говорила. Царствие ей небесное. Ладно, где вы едете, Канавская? – обратилась к Людке.

– Во Владивосток. А там дальше Находка, может, Сахалин.

Ксеня за секунду побледнела, сжала губы и рявкнула:

– Жень, и ты молчала?! Я с тебя удивляюсь!

– А что? – насторожилась Людка.

– А ничего! – отрезала Женя. – Просто место это памятное для тети Ксени. Она там в войну отсиживалась.

– Не отсиживалась, а зарабатывала, – взъярилась Ксеня, – и Ваньку Аниного растила, и мужа нашла! И… – почти беззвучно прошептала она, – и маму… похоронила… – Она помолчала. Потом заговорила:

– Хорошее место. Знаковое. Езжай. Все получится. Там работы и внимания любым бабам – с головой. А ты у нас красотка, еще и такая языкатая.

– Я же к Толику!

– Ну так и что? Работать будешь, пока он там между островами челночит. Чего сидеть-скучать? А там связи, товары из Японии случаются по приятной цене, крабы, икра – хоть сама там наешься, – она уже улыбалась.

Через пару часов, уже на выходе, как только Женя отлучилась до ветра, Людка шепнула Ксене:

– Теть Ксеня, а чем чернила выводятся? Ну, штемпельная краска?

Та вскинула бровь и покосилась на внучатую племянницу:

– Смотря с чего… Если бумага рыхлая, можно чинкой аккуратно. Если белая, то хлоркой с водой. Но пятно может остаться или дырка, или чернила поплывут, так что тут надо буквально иголкой.

Людка с горящими глазами согласно кивала:

– Нет, там хорошо рыхлая. А ставить печать – это на ластике ее резать?

Ксеня с интересом смотрела на Людочку. В ней удивительным образом перемешались черты двух семей. Эти водянисто-голубые глаза, тонкий длинный нос и белая кожа – чисто Петькина немецкая порода, зато от материнской беззубовской достались острые осколки математического ума и предприимчивости, да и взгляд у нее был совершенно семитский, с поволокой. Наша девочка. Не такая беззащитно-добрая и неприспособленная, как Нилка. С перцем, как Фирочка.

Ксения Ивановна довольно ухмыльнулась и, приподняв из миски последнюю картофелину, сказала неожиданно:

– Картошенька, детка.

– В смысле? В мундирах?

– Сырая. Режется отлично и что на срезе делает, если водой не залить?

– Синеет! – восторженно прошептала Людка.

– Я надеюсь, там ничего криминально подсудного? Государственные тайны не продавай… – Ксюха выдержала паузу, – …задешево.

Людка заговорщицки подмигнула:

– Секретный чертеж паркетно-шлифовальной машины я унесу с собой в могилу. Это так. Надо в образовании недочеты подправить.

Ксеня крепко обнимет на прощание племянницу:

– С богом, деточка! Эти края для нас как родные. Пусть тебя любят там так же, как меня. Даже больше.

Людка всхлипнула. Ксеня божественно дорого пахла заграничными духами, цветочным мылом, и даже горячее спиртовое дыхание после Жениного абрикотина было сладковатым.