Я лишь недовольно хмурилась и ерзала на своем месте.

Из разговора я поняла, что Брискин занимается поиском и перепродажей антиквариата. В частности, здесь, в Израиле, он, на всю катушку используя ностальгические порывы недавних репатриантов, без зазрения совести втридорога перепродавал в своих многочисленных лавчонках и магазинах памятную советскую сувенирку – значки, вымпелы, юбилейные монетки, чайные ложки с видами городов России, какие-то безделушки с символикой «Золотого кольца» и так далее.

– Ты не представляешь, с какой страстью они тут набрасываются на всю эту херню, с которой их на любимой родине блевать тянуло, – ухмыляясь, рассказывал Миша. – Вероника, детка, подлить тебе вина? Пей на здоровье, сердце мое! Так вот, – снова обращался он к Панкееву, – в моих лавчонках представлены, наверное, все виды этой никому не нужной дряни. И что ты думаешь?! Не успеваю поставлять новую. Еще и спрашивают: «А нет ли еще чего-нибудь? Чего-нибудь… особенного!» Чем, интересно, я могу разнообразить ассортимент? Закупить расписные деревянные ложки нового образца? Или наладить поставку сувенирных карманных мавзолейчиков?

– Можно предложить модели автомобилей, – вдруг сказала я.

– Чего-чего? – склонил голову на бок Миша. – Ты наконец что-то сказала, красавица, или это мое отчаявшееся сердце выдает желаемое за действительное?

– Модели автомобилей, – покраснев и тут же рассердившись на себя за это, повторила я. – «Волги», «Чайки»… У меня в детстве такие были. В нашем городе выпускались на заводе – в качестве сувениров. Отец мне приносил…

Миша вдруг перестал ухмыляться и воззрился на меня внимательно и цепко. Его лохматые рыжеватые брови сошлись на переносице, светлые глаза затуманились в раздумьях. Он машинально пощелкал пальцами, прикидывая что-то, и вдруг снова осклабился, молниеносным движением ухватил мою ладонь и медленно, не спеша поцеловал ее. Его губы, наглые, горячие, задержались на коже, оставив после себя ощущение саднящего ожога.

– А ведь ты совершенно права, – медленно произнес он, снова окидывая меня оценивающим взглядом, словно увидел впервые. – Наверняка на каждом крупном заводе был цех, специализировавшийся по таким машинкам, а теперь, когда они там последний хрен без соли доедают… Браво, детка! Алина, кажется? Алииинааа…

Даже в его манере произносить мое имя – нараспев, с хрипотцой и с какой-то вызывающей полуулыбкой – было что-то непристойное.

Я не понимала, что со мной происходит.

Этот человек выводил меня из себя, бесил, раздражал. Он мне вообще не нравился – ни внешне, ни манерой поведения, ни этими своими обжигающими наглыми взглядами и ухмылками. И в то же время – мне хотелось находиться к нему как можно ближе, ощущать тепло, которым полыхало его крепкое сильное тело, вспыхивать от смущения и гнева каждый раз, как он смотрит на меня и отпускает одну из своих сальных шуточек.

Это было какое-то наваждение…

Впечатленный Миша не спускал с меня глаз до конца вечера, потащил танцевать, притиснул к своей каменной, раскаленной, как наковальня, груди, опаляя дыханием край уха. От него пахло крупным опасным зверем, безжалостным и в то же время по-детски беспечным.

– Поедем ко мне, расскажешь мне еще о машинках, м-м? – нараспев шептал он мне в ухо. – Поедем! Что тебе здесь? Смотреть, как Панкеев нализывается в хлам, а Вероника ищет, перед кем бы раздвинуть ноги? А потом до утра крутиться одной в холодной гостиничной постели? Поехали! У меня есть «Шатонеф дю пап».

– Неужели? – изумилась я. – Так вы ценитель элитных вин? А я думала…

– Думала, что я портвейн «Три семерки» от «божоле» не отличу? – фыркнул Миша. – Что мне все равно, чем надираться, лишь бы покрепче? Это маскировка, дорогая моя. Очень помогает в жизни, от души рекомендую! Так поедешь? Соглашайся! Соглашайся, слышишь?..

Он прихватил своими невозможными крупными нахальными губами мочку моего уха. И я, наверное, в тот момент немного тронулась умом, потому что кивнула, вдруг ощутив, какое это наслаждение – перестать о чем-то думать, взвешивать, решать и просто сдаться на милость победителя.

Если Миша и был обрадован моим ответом, виду он не подал. Никаких триумфальных ухмылок и самодовольных комментариев. Он только кивнул кому-то – и я вдруг с удивлением увидела, как от стены клуба отделились два парня в джинсах и темных футболках, которых я до этого не замечала, и безмолвно двинулись к выходу.

Миша, не разжимая рук, повлек меня следом.

У дверей клуба Мишу, как оказалось, ждал «Ягуар».

Один из его охранников сел за руль, второй нырнул в припаркованный рядом джип. Помнится, я задумалась тогда на мгновение: откуда у скромного торговца сувенирами такой шикарный выезд и зачем ему охрана, но затем Миша притиснул меня к своей каменно-твердой, обтянутой дурацкой яркой рубашкой, груди и зашептал на ухо эти свои пошлости и двусмысленности, которые в устах любого другого, чуть менее харизматичного и колоритного мужчины вызывали бы только смех, в его же исполнении отчего-то волновали до дрожи в коленках…

Миша привез меня в свой дом, располагавшийся в прибрежном районе, в квартале, чем-то напоминающем Беверли-хиллз, который в то время населяли богатые выходцы из России. Вереница изящных белых зданий под темным южным небом, запахи моря, хвои и жареной рыбы…

Дом располагался на холме, откуда открывался прекрасный вид на безбрежную средиземноморскую гладь. Слева же виднелся кусочек Яффы. Дом был двухэтажным, белым, каменным, над крышей сплетались толстые ветки каких-то южных деревьев. Тяжелые, темно-зеленые, словно уставшие за день от жары кроны смоковниц, мощенный камнем прохладный двор, чересчур яркие цветы, словно раскрашенные анилиновыми красками, как в «Алисе в стране чудес»…

Это был уголок райского сада среди пустыни.

И снова я удивилась – откуда это у него столько денег? Неужели антикварные лавчонки приносят такой доход? Или это всего лишь прикрытие, и Миша на самом деле – подпольный наркобарон?

А потом я уже не могла ни о чем думать, потому что Миша повел меня наверх, в спальню, где было свежо от забиравшегося в окна морского бриза. Лампы погасли, но в комнаты проникал слабый отсвет от горевших в саду фонарей. Из-за этого все казалось таинственным, странным – и смазанные очертания мебели, и глубокие, удлиненные темно-синие тени, лежавшие на полу и на стенах.

У кровати обнаружился стеклянный столик на колесиках, а на нем – запотевшая бутылка обещанного вина и фрукты. Прямо-таки какой-то волшебный дворец из восточных сказок!

– Вина хочешь? – спросил Миша, подходя ко мне сзади и грубовато обнимая нетерпеливыми руками.

– Не-а, – я покачала головой.

– Правильно! Это потом! – кивнул он и принялся жадно целовать мне шею, ласкать губами выступающий позвонок.

Стянул с плеч платье, спустился ниже, к лопаткам, не переставая оглаживать, изучать, трогать горячими ладонями мое тело…

Теперь, имея за плечами куда больше опыта, я могу сказать, что Миша был на редкость умелым и щедрым любовником. Человеком, для которого на первом месте в постели было дарить наслаждение, а не получать. Неутомимый и ненасытный, бесстыдный и жаркий, легко переходивший от шутливой возни и смеха к беспощадным любовным схваткам.