Однако эти женщины, прославленные такими, какие они есть, не были бесспорным авторитетом для людей из числа ранних Сподвижников Мухаммада, таких, например, как Умар – молодой дерзкий представитель элиты курайшитов, который в конечном итоге взял на себя руководство мусульманской общиной после смерти Мухаммада. Пророк всегда восхищался Умаром: не только его физической силой воина, но и его безупречной нравственной добродетелью и усердием, с помощью которых он приблизился к своему служению Богу. Во многих отношениях Умар был простым, достойным и благочестивым человеком, но он также обладал взрывным характером и был склонен к гневу и насилию, особенно в отношении женщин. Настолько позорно было его женоненавистничество, что, когда он попросил руки сестры Аиши, он был категорически отвергнут из-за грубого поведения с женщинами.

Склонность Умара к женоненавистничеству стала очевидна с того момента, когда он вознесся на руководящую позицию в мусульманской общине. Он пытался (безуспешно) ограничить жизнь женщин домом и хотел помешать им посещать богослужения в мечети. Он установил разделение молящихся и в прямое нарушение примера Пророка заставил женщин обучаться у религиозных лидеров-мужчин. Невероятно, но он запретил вдовам Мухаммада совершать паломничество и принял ряд декретов о строгих наказаниях, нацеленных главным образом на женщин. Основным среди них было избиение до смерти камнями за супружескую измену – наказание, которое абсолютно не имело никаких оснований в Коране, но которое было узаконено Умаром. Он заявил, что такое наказание было первоначально частью откровения, но каким-то образом было исключено из утвержденного текста. Конечно, Умар никогда не объяснял, как стало возможным, что стих, подобный этому, «случайно» исчез из божественного откровения. Но, впрочем, он и не должен был объяснять. Достаточно того, что он ссылался на авторитет Пророка.

Нет никаких сомнений в том, что Коран, как и все священные писания, был в значительной степени подвергнут влиянию культурных норм общества, в котором он появился, общества, где, как мы уже видели, женщину не считали равноправным членом племени. В результате в Коране мы находим множество стихов, которые наряду с еврейскими и христианскими писаниями ясно отражают подчиненное положение женщин в обществе древнего мира, где закреплено мужское доминирование. Но именно такое видение стало отправной точкой для нападок на протяжении последнего столетия со стороны разрастающегося мусульманского феминистского движения. Его представительницы доказывали, что религиозное послание Корана – послание о революционном социальном равенстве – должно быть отделено от культурных предрассудков общества Аравии VII в. И впервые в истории они инкорпорируют свои взгляды в мир толкований Корана, где доминируют мужчины.

Во всем исламском мире группы современных исследовательниц восстанавливают текст Корана с точки зрения, которой очень не хватает в исламоведении. Начиная с представления о том, что не моральные постулаты Корана, а социальные условия Аравии VII в. и безудержное женоненавистничество многих мужчин – толкователей Корана – привели к закреплению исторически сложившегося низшего статуса женщины в мусульманском обществе, исследовательницы стремятся освободить Коран от ограничений, заданных традиционными гендерными рамками. Мусульманские феминистки во всем мире работают в направлении достижения более гендерно-нейтрального толкования Корана и более сбалансированного применения исламского права. Первый перевод Корана на английский язык, выполненный женщиной – Лалех Бахтияр, был недавно опубликован и высоко оценен критиками в США и Европе, в то время как новая череда женщин-имамов, совершающих богослужения, в настоящее время руководит мусульманскими общинами в различных частях света от Торонто до Шанхая. Вместе с тем наблюдается постепенный численный рост женщин на посту глав государств и лидеров политических партий в странах с преобладающим мусульманским населением: Маме Мадиор Бойе в Сенегале, Тансу Чиллер в Турции, Качуша Яшари в Косово, Мегавати Сукарнопутри в Индонезии, Нурул Изза Анвар в Малайзии, Беназир Бхутто в Пакистане (была трагически убита террористом-смертником в 2007 г.), Халеда Зиа и Шейх Хасина в Бангладеш. За последние несколько лет исламский мир произвел больше президентов и премьер-министров из числа женщин, чем Европа и Северная Америка, вместе взятые.

Конечно, существует много государств с преобладающим мусульманским населением, где женщины по-прежнему не имеют равных с мужчинами юридических прав; то же самое можно сказать и о большинстве развивающихся стран во всех частях света – мусульманских и немусульманских. И без сомнения, незавидное положение женщин в таких государствах, как Иран, Афганистан, Судан и Сомали, ужасающе и требует срочного внимания. Тем не менее использование опыта жизни женщин в этих странах для широкого обобщения представлений об отношении к женщинам в исламе будет грубым упрощением. К сожалению, именно это и происходит во всем западном мире, где образ мусульманки, как несомненно угнетаемой и деградирующей из-за положений ислама, не только настойчиво сохраняется, но и выражается почти исключительно в единственном символе – хиджабе. В сущности, порой кажется, что для многих в Европе и Северной Америке вся жизнь мусульманских женщин определяется куском ткани, в отношении которого она вольна или не вольна выбирать – покрывать ли ей им голову.

Бесспорно, это не новое явление. Несмотря на тот факт, что покрытие головы – это обычай, который существует в бесчисленном количестве культур на протяжении тысяч лет как среди мужчин, так и среди женщин, в глазах многих на Западе вуаль долгое время рассматривалась как наиболее выдающаяся эмблема «инаковости» ислама. Европейцы, в частности, были одержимы вуалью еще с момента эротических путешествий писателей-ориенталистов, таких как Густав Флобер и сэр Ричард Бертон, которые создали фетиш из образа мусульманской женщины как восточной femme fatale[11]. Этот образ получил новую жизнь в работах европейских колониалистов, таких как Альфред, лорд Кромер, британский генеральный консул в Египте, для которого хиджаб был символом «деградации женщин» и окончательным доказательством того, что «ислам как социальная система потерпел абсолютное поражение». Примечательно, что джентльмен, представляющий колониальную страну, был при этом основателем Мужской лиги противостояния женскому движению суфражисток в Англии. Кромер не интересовался тяжелым положением мусульманских женщин как таковым; хиджаб для него был иконой «отсталости ислама» и наиболее заметным оправданием «цивилизаторской миссии» Европы на Ближнем Востоке.

В современном мире хиджаб стал символом не только овеществления мусульманской женщины, но также широкой пропасти в ценностях и нравах, которая, как настаивают многие, разделяет ислам и Запад. Отсюда недавно вступившие в силу законы, запрещающие мусульманкам ношение отдельных видов хиджаба во Франции и других странах Европы. Сторонники таких запретов утверждают, что хиджаб – это оскорбление принципов Просвещения, на которых основана Европа. Они заявляют, что хиджаб по определению является проклятием концепции освобождения женщины. Как сказал французский президент Николя Саркози, подписывая соответствующий закон: «В нашей стране мы не можем считаться с тем, чтобы женщины были заключенными за завесой, чтобы они были отрезаны от всех проявлений общественной жизни, лишены идентичности». Конечно, в центре его утверждения – абсолютно женоненавистническое убеждение в том, что ни одна мусульманка добровольно не выберет ношение хиджаба, что ее заставляют его носить (муж, или отец, или социальные ограничения, установленные ее религией), что фактически мусульманки не способны сами решать, что они должны носить, а что – нет, поэтому именно государство должно решить за них.