Миша принес телевизор и подключил его к комнатной антенне, которая, как это ни странно, ловила сигнал, пусть и плохо. Изображение было неважное, но хотя бы новости послушать удастся.

— Можно на крышу антенну вынести, будет лучше, — сказал он.

— А я к обеду лепешек напеку, — вслух подумала Полина. — Там у тебя тушенка была, если я не ошибаюсь?

Телевизор ее особо не волновал. Работы много, смотреть будет некогда, если только слушать. Генератор стучит не очень громко, мешать не будет.

— И тушенка, и крупа. Кашу сваришь.

— И суп можно.

— Картошку покупать нужно, ее у нас нет. Мы много чего с собой не взяли.

— Так нам только до завтра надо, — сказала Полина.

Но обустраивалась она так, как будто поселилась здесь навсегда. И посуду расставила, и продукты разложила, и нары застелила. Но главное, снова дозвонилась до Антошки, услышала его голосок, и это ее успокоило. Долго разговаривать Полина не стала. Счет не бесконечный. Она не знала, как положить на него деньги, а Варвару просить не хотела. Вадим и без того крепко на нее потратился.

Пока она занималась домом, Миша напилил веток, наготовил дров, занес их в крохотные сени, чтобы не мокли под снегом. Он расчистил снег вокруг дома, проложил дорожку к ручью и озеру, даже лунку во льду пробил.

— Завтра с утра гляну, какой там лов, надергаю щук, — мечтательно проговорил тракторист, усаживаясь на скамью.

— А разве мы не с утра едем? — спросила Полина.

— Куда? — Миша в упор посмотрел на нее.

Полина не смогла выдержать его взгляд. Нельзя им пока возвращаться домой. Она должна была это понимать лучше его, но увы. Полина вела себя как упертая дура. Нельзя так.

— Здесь не так уж и плохо, — выдержав паузу, сказал Миша. — И делать ничего не надо. Если продукты будут.

— Продукты можно купить, — в раздумье проговорила Полина. — Привезем их сюда, холодильник на чердаке сделаем.

— Особо опасаться нам смысла нет. Этот Герман, будь он неладен, конечно же, натуральный псих. Но рано или поздно его посадят. Скорее всего, рано.

— Хотелось бы на это надеяться.

— Посадят обязательно. Думаю, к весне мы с тобой домой вернемся.

— Хотелось бы раньше.

— Антошку заберешь. Хорошо все будет. Даже если и до лета задержимся тут, то не страшно. Я полы нормальные сделаю, баньку можно поставить. Да и огородиться как следует было бы неплохо.

— Огородиться, — повторила Полина, соглашаясь с ним.

— А так баньку прямо здесь можно сделать, — сказал Миша.

— Можно, — не стала спорить она.

Телевизор, одежду и постели нетрудно будет вынести в сени, муку туда же, сахар, хлеб. С посудой ничего не станется. Нагреть воды, вооружиться шайками. От печки будет хороший пар. Да, помыться с дороги неплохо было бы.

— Давай завтра, — сказал Миша.

— Можно и завтра.

— Или сегодня?

Полина поднялась, расправила плечи, как обычно делала, прежде чем надолго уйти в работу, взяла ведра, всучила их Мише и скомандовала:

— Воды натаскай!

Перед баней Полина все же приготовила обед, накрыла на стол. Миша не растерялся, выставил штоф самогона и вопросительно посмотрел на Полину. Та кивнула. Почему бы и нет? Она же не какая-то там пай-девочка из городского переулочка.

— Сначала моешься ты, потом я, — сказала Полина.

— Ну, это понятно. Только где ты будешь, пока я моюсь?

— В тракторе посижу.

— Ну, хорошо. А нормальную баньку я поставлю. И банька будет, и рыба.

— Это ты о чем? — спросила она, вспомнив, как ловила рыбу во сне, а потом узнала, что беременна. С Мишей ей такого счастья не нужно. Мужик-то он неплохой, даже хороший, но у нее уже есть ребенок.

Штоф опустел, кровь разогрелась. Полина тепло оделась, вышла во двор, а Миша закрылся в доме. Но в трактор она забираться не стала, сначала позвонила Варваре, услышала Антошку, затем прогулялась вдоль озера по дорожке, которую расчистил Миша. А напахал он лопатой не меньше, чем смог бы разгрести трактором. Сильный мужик, неутомимый. Даже пожертвовать собой ради любимой женщины может, не зря же в такую глушь забрался.

Полина улыбнулась своим мыслям. Любил ее Миша, и ей приятно было это осознавать. Может, и она его когда-нибудь полюбит. Полина же не какое-то бесчувственное бревно. Просто душе ее нужно немножко оттаять.

Миша помылся, в одних трусах и валенках натаскал из ручья воды, поставил греться и уступил место Полине.

— Все-таки надо баньку ставить, — сказал он, кутаясь в тулуп.

— Еще успеешь, — заявила она и улыбнулась.

— Пойду приму для сугрева. — Миша щелкнул себя по горлу и кивком показал на трактор, в кабине которого находился самогон.

Полина не возражала. Вряд ли ему требовалось ее разрешение, но она не была против. Лишь бы только он не нажрался.

Бревна подогнаны были плотно, сруб не продувался, печка грела жарко. В доме было так же тепло, как в парилке. Да и воды хватало. На пол Миша настелил досок, поставил на них таз. Полина разделась, забралась в него с ногами. Геля для душа у нее не было, шампунь из сельпо, мыло самое обычное, банное, такое продают без обертки. А мочалка кондовая, любую грязь отдерет.

Полина стояла в тазу в полный рост и споласкивала волосы, когда вдруг открылась дверь. Вроде бы и закрывалась она на защелку, но Миша запросто мог поддеть ее проволокой. Тут главное — захотеть.

А он хотел, это можно было понять по его горящим глазами. Нельзя ему было принимать для сугрева, а в дом заходить — тем более. Но он зашел.

Полина вздрогнула, но закрываться не стала. Не она же подглядывает, а Миша. Вот пусть он и стесняется. Он действительно смутился, но взгляд не отвел, смотрел на нее с жадностью с вожделением.

— Дверь закрой, — сказала она, удивляясь собственной невозмутимости. — Холодно.

— С какой стороны? — дрожащим от волнения голосом спросил Миша.

— А это насколько совести у тебя хватит.

Одной рукой Полина лила воду на волосы, а другой отжимала их, распрямляла снизу вверх. Одну грудь она закрыла, другую нет и особого стыда не испытывала.

— Уж чего-чего, а совести у меня много, — сказал Миша, закрывая дверь изнутри.

Он прикипел к ней взглядом, и лоб у него взмок не только от жары.

— Тебе девать ее некуда, — с усмешкой проговорила Полина.

Она вполне понимала, что не выдерживает сравнения с Варварой, но цену себе знала. Полина располнела после родов, грудь стала больше, но вряд ли кто-то мог бы назвать ее жирной. И талия у нее, и бедра без целлюлита. Не гордилась она своим телом, но и не стеснялась его.