прямоугольника женщин и младенцев, разместившихся на ярких ковриках под высокими потолками Центра христианского богослужения в Нанхеде; она широко раскинула руки, улыбнулась столь же широко и воодушевленно – и подалась вперед, как бы стремясь охватить всех и каждого. Мелисса сидела слева от нее, четвертой в ряду женщин; на ней была блузка Prada, доставшаяся ей бесплатно на фотосессии для журнала Open, и теперь Мелисса казалась себе чересчур нарядной. Блейк сидел перед ней, не обращая никакого внимания на Чуньсун и вглядываясь в путаный калейдоскоп своих младенческих впечатлений. Сразу справа от Чуньсун сидела худенькая чернокожая женщина, ее протеже, с лицом, отмеченным скукой и усилиями изобразить энтузиазм. Мелисса улыбнулась ей, из смутного, старомодного чувства товарищества, но женщина не ответила тем же. Было половина десятого утра, и все присутствующие сидели с босыми ногами.

– А сейчас, – сказала Чуньсун, беря в руки пачку карточек, – для тех, кто пришел сюда впервые… – Она с улыбкой кивнула Мелиссе и женщине напротив нее, чей ребенок был одет в джинсовое платьице-комбинезончик, но в остальном казался совершенно бесполым. – Мы начинаем каждое занятие с разных развлечений, веселых песенок, специальных жестов! Если вы еще не разобрались в жестах – не беда, их очень легко запомнить. Просто подпевайте нам. Попробуйте! Хорошо?! Хорошо, детки? Все готовы?

Протеже нажала кнопку на CD-плеере. Комнату заполнила тихая, мерцающая музыка, и Чуньсун принялась покачиваться. Одной рукой она поочередно поднимала карточки с изображением природных объектов – солнца, облачка, цветка, – а другой демонстрировала группе соответствующий жест. К примеру, солнце обозначалось так: из большого и указательного пальца делался кружок, а остальные пальцы растопыривались в виде лучей. Подбадривая своих младенцев, уже освоивших жестовую грамоту (что впоследствии поможет при поступлении в спецшколу), регулярные участницы тоже раскачивались и напевали, держа своих детей за ручки и помогая им складывать жесты:

Светит ярко солнышко,

Облачка бегут,

Птички на деревьях

Весело поют.

Мелисса неохотно присоединилась и принялась слабо покачиваться и подпевать, показывая Блейку нужные жесты и стараясь ободряюще смотреть ему в глаза, как остальные матери. Она чувствовала себя очень глупо, но твердила себе, что это продлится всего час и что она делает это ради него. Проведя пять месяцев вне сообщества родителей с младенцами – ни групповых занятий, ни кафе для кормления грудью, – она решила, что пора показать Блейку место, где бывают другие маленькие существа. Это было ее пробное занятие, которое (как объяснила Чуньсун Ли в трех эсэмэсках и одном длинном письме) будет бесплатным, если по его окончании Мелисса запишется на десять – десять сеансов по цене девяти, – а если они придут в понедельник, сегодня, то им с Блейком повезет поучаствовать в приключении на пиратском корабле!

Пиратский корабль – крупный объект из яркой пластмассы – стоял посреди прямоугольника собравшихся на сияющем голубом листе алюминия, призванном изобразить море. Экипаж состоял из четырех игрушечных медвежат в пиратских шляпах, на палубе высилась красная мачта с большим оранжевым парусом. За пределами прямоугольника, на просторах зала, маленьких людей ожидало еще одно сияющее море – высококачественных игрушек. Там были разноцветные счеты и искрящиеся ракеты, кубики, погремушки, звуковые коврики, над которыми на войлочных дугах болтались шерстяные зверюшки. Там был сухой бассейн с шариками, пестрая палатка, многообразные мигающие ходунки и россыпь трескучих тканевых книг. В высокие окна падал белый солнечный свет, намекая на далекий внешний мир, делая цвета еще ярче, еще приторнее.

– До чего весело! – воскликнула Чуньсун Ли. – А теперь мы будем знакомиться с очень интересными звуками и фактурами, а потом отправимся в плавание на нашем чудесном пиратском корабле!

Из разукрашенного ящика протеже раздала куски папиросной бумаги, ленты, маракасы, помпоны, и, когда всех в должной мере оделили (младенцы уже вовсю трясли маракасами, наполняя воздух шипением), Чуньсун прокричала:

– А теперь, мамочки и детки, мы еще послушаем замечательную музыку и будем трясти нашими инструментами в такт! Получится? Мамочки, помогайте своим деткам, если понадобится! Идет?!

Снова зазвучала музыка – бодрый акустический фолк, и младенцы, некоторые явно ошеломленные, стали судорожно хватать ленты и бумагу, с шумом комкать их, совать в рот, даже иногда кататься по всему этому – в моменты материнского недосмотра. У Блейка был обычный для него изумленный вид, однако сейчас к нему примешивался глубокий интерес и самозабвение: он то крутил в руках маракасы, то мял папиросную бумагу. Мелисса приходила к выводу, что не стоит записываться на десять занятий по цене девяти, но радость Блейка заставляла ее вновь и вновь возвращаться к горько-сладкой идее самопожертвования. Когда тряска завершилась, младенцев пригласили взойти на борт корабля. Там хватало места только для одного или двоих, но ребенок в джинсовом платье-комбинезоне пожелал стать постоянным капитаном. Мать уговаривала его уступить – робким, напряженным тоном («Ты должна уступить кораблик другим, Изабелла»), однако двух младенцев вытолкали локотками, а третий получил по лицу. Какое-то время бушевал мини-бунт, животы ерзали по алюминиевой поверхности океана, руки и ноги цеплялись за борт, развивая моторные навыки.

– Эта штука не предназначена для самых маленьких, – пробурчала женщина рядом с Мелиссой, недовольно покосившись на Чуньсун Ли.

Затем наступило время пузырей. Они устремлялись вверх из недолговечных зеркал мыльной пленки под дуновениями Чуньсун Ли и ее ассистентки, которые обходили вокруг прямоугольника, приостанавливаясь и склоняясь, словно святые, предлагающие небесные дары. «А-а-а-а», – говорили младенцы. «О-о-о-о», – говорили матери. Ручонки тянулись и ловили пузыри. Теплые ангельские личики обращались вверх. Как зачарованные они глядели на танец воздушных сфер, танец неуловимых, прозрачных, как они неожиданно взрываются, каждая сама по себе, точно веселая смерть. Чуньсун Ли принялась выдувать пузыри в сторону второго моря, подманивая детей к ожидающим их игрушкам. Младенцы последовали за пузырями, подпрыгивая, стараясь их схватить, хлопая по воздуху. Потом их внимание поглотили удивительные кнопочки, вертящиеся штуки, сияющая изнутри розовая палатка, подбрасывание легких как перышко шаров. Их матери сидели рядом на полу, заводя бессвязные, беспокойные разговоры о таких вещах, как марки памперсов, ясли, детские рисовые хлебцы и целебные свойства арники.

– Я занималась детскими жестами с моей первой, – сказала одна из женщин. – У нее почти год ушел на запоминание, но в итоге она знала почти восемьдесят слов.

– Я измельчаю абсолютно все, – сообщила другая. – Он ест то же, что и мы, только в виде пюре. И без соли.

Мелисса оказалась втянута в разговор с усталого вида женщиной, сидевшей возле сухого бассейна.

– Зимой их труднее развлекать, – заметила она. – У меня есть такая растягивающаяся штука, которую прикрепляют к двери на резинках, чтобы он мог учиться ходить. Ему уже почти