Через несколько секунд восемь девушек с радостным визгом ползали по ковру у их ног.

Выпитое за ночь подействовало по-разному. Шленский был тих и печален, Деветьяров – мрачен и зол.

– «Зо-олушки», – передразнивал он. – «Бал во дворце-е-е…» Шмары!

Он пнул ногой стул, и тот повалился набок.

– Не буянь, – сказал Шленский.

– Ага! – крикнул Деветьяров. – Тебе лишь бы все тихо. «Я поду-умаю». Дипломат! «Не буянь»… А я буду буянить! – Он попытался свалить пинком кресло, но оно лишь отъехало по ковру. – Я русский. Мне обидно! – выкрикнул Деветьяров.

– Ну да, а я еврей, – сказал Шленский.

– Ты – еврей, – согласился Деветьяров.

– И мне – не обидно? – спросил Шленский.

– Прости. Я не о том. – Деветьяров нежно похлопал друга по шее и налил. – За дружбу народов!

Шленский сделал кулаком «рот фронт».

– …Кроме итальянского! – закончил Деветьяров.

– При чем тут итальянец? – взвился Шленский. – Что ты пристал к итальянцу!

– Сука! – крикнул Деветьяров. – Он смеялся, пока они ползали!

– Правильно смеялся! – закричал и Шленский. – Что ему, плакать, что ли? Это нам надо плакать… А!.. – Он махнул рукой. – Давай!

Они выпили, не чокаясь.

– Еще раз вступишься за итальянца – я тебя ударю, – предупредил Деветьяров, подчищая ложкой остатки баклажанной икры из банки. – Понял?

– Понял, – сказал Шленский. – Не скреби так, башка болит.

– Извини, – сказал Деветьяров. – Я хлебушком…

– Девчат жалко, – вдруг сказал Шленский.

– Что-о? – спросил Деветьяров. – Кого?

– Девчат.

– Они шмары, – отрезал Деветьяров.

– Они несчастные, – сказал Шленский. – Они бедные маленькие «совки».

– Леня, – Деветьяров снова налил, – извини, но рано или поздно кто-нибудь все равно скажет тебе правду, и лучше, если это буду я. Они – шмары. А ты – дурак.

– Сам дурак, – сказал Шленский.

– Не-е, я не дурак, – возразил Деветьяров. – Я подлец. А дурак – ты.

Шленский печально махнул рукой.

– И я готов это доказать! – настаивал Деветьяров. – Вот, например: ты до сих пор не трахнул Кузнецову.

– Чего?

Деветьяров приподнял бутылку:

– Допивать будем?

– Не хочу, – ответил Шленский.

– Ой, – удивился Деветьяров. – Надо же, завязал!.. – И, влив остатки в стакан, поднялся. – Тост! – объявил он. – За успех шоу «Мисс шмара – 88»!

Деветьяров опорожнил стакан и сообщил:

– Занавес! Па-аклон!

И, поклонившись, рухнул на пол.

На завтраке Деветьяров сидел бледный, но мужественный. Шленский был помят и неприступен. Девушки из-за столов осторожно поглядывали в их сторону.

– Андрей Николаевич! – окликнула наконец Лаврушина. – А оладьи – можно?

– Хоть все, – не поворачивая головы, ответил Деветьяров.

– Приятного аппетита! – проходя к своему столику, хором, как октябрята, поздоровались Стеценко и Шефер, но шутка не прошла.

– Ты ешь, – посоветовал другу Деветьяров. Одна щека у Шленского закаменела от тревожно-вопросительных взглядов Кузнецовой.

– Я не хочу, – ответил он.

– А кто хочет-то? – философски сказал Деветьяров. – Надо! – И он намазал оладыш джемом. – Слушай, ну посмотри на нее, – попросил он через несколько секунд. – А то она изгипнотизировалась вся.

– Отстань, а? – попросил Шленский.

– Усложняешь, – констатировал Деветьяров. – А с ними надо проще. Ты ж видел, как они на карачках ползали… Живи рефлексами.

– Слушай, сэнсэй, – поднял глаза Шленский. – Ты мне надоел.

– Так ведь и ты мне, – просто ответил Деветьяров.

Сбоку раздался радостный визг Весниной, тут же повторенный другими финалистками. Проследив тревожный взгляд Деветьярова себе за спину, Шленский повернул голову.

В зал в сопровождении Евы Сергеевны входило с полтора десятка мужиков самых цветущих лет. Через несколько секунд столы, за которыми сидели девушки, были пусты. Их смех и щебет раздавались за спиной Шленского.

– Кто это? – поскучнев, спросил Деветьяров.

– Фотографы, сэнсэй, – ответил Шленский, исподволь глядя, как по-хозяйски обнимает Кузнецову какой-то бородатый малый.

– Конец малине, – печально сказал Деветьяров. – Накрылась личная жизнь.

– Еще раз «Прощание», – сказал Шленский. – Начали!

Деветьяров нажал на клавишу магнитолы.

Шли последние дни подготовки. Число за числом вычеркивалось синим фломастером на календаре, висевшем в номере у Шленского, и все меньше их оставалось до обведенной красным кружочком цифры «17». Девушки репетировали свои выходы, пропадали у косметолога и модельера; давал интервью Роман Юрьевич, и финалистки махали ручками в телекамеры из-за окон автобуса; Ева Сергеевна и Саша Жукова выходили из такси возле Хаммеровского центра, где жил господин Берти; поил членов жюри Роман Юрьевич… И вот однажды на календаре осталось только два незачеркнутых числа – 15 и 16.

– Леонид Михайлович?

Шленский захлопнул дверь своего номера и обернулся:

– Лена?

– У вас есть сейчас несколько минут?

– Есть, – ответил Шленский.

Из деветьяровского номера бесшумно выскользнула Оля Шефер и, увидев Шленского и Лену, остановилась как вкопанная.

– Я заходила узнать насчет завтрашнего прогона, – быстро объяснила она, хотя Шленский ни о чем ее не спрашивал.

– В одиннадцать часов, – сказал Шленский.

– Я знаю, – не совсем логично ответила Оля, стрельнув глазами в сторону Кузнецовой. – Ну, я пойду.

– До завтра, – сказал Шленский.

– Леонид Михайлович, – сказала Кузнецова, – вы не пройдете со мной еще раз первый выход?

– Хорошо, – сказал Шленский. – После ужина, в кинозале.

– Ага! – обрадовалась Кузнецова. – Спасибо!

И почти побежала по коридору.

Проводив ее взглядом, Шленский приоткрыл дверь в деветьяровский номер и крикнул:

– Эй, сексуальный маньяк, на ужин пойдешь?

Ужин заканчивался. Аслан, вытирая руки салфеткой, трясся от смеха, Деветьяров невозмутимо ковырял спичкой в зубах, рассказывая анекдот.

– Ты погоди ржать, это еще не все…