– Познакомьтесь, – сказала Ева Сергеевна. – Андрей Деветьяров.

Осинский, как сотенную купюру, протянул руку. Представлять его необходимости не было.

– Может быть, вы мне что-нибудь объясните? – спросил Деветьяров.

– А вам разве Леня ничего не сказал? – удивилась Ева Сергеевна.

– А Леня в курсе?

– Конечно! Мы с ним все согласовали, – пожала плечами Ева Сергеевна.

– А-а, – помолчав, сказал Деветьяров. – Ну, это другое дело…

– Приятно было познакомиться, – напомнил Осинский.

– Да-да, – сказал Деветьяров.

Он вышел в бильярдную, где гонял шары Аслан.

– Привет, Андрюша, – поприветствовал тот его. – Хочешь сыграть?

Деветьяров покачал головой и присел в кресло.

– Ты чего? – недоуменно спросил Аслан.

– Представляешь, меня с конкурса сняли, – криво улыбнувшись, ответил Деветьяров. Он был растерян.

– За что?

– Да ни за что. Осинский будет вести.

– Аслан, твой удар, – напомнил долговязый фотограф – детина с кием.

– Погоди, – сказал тот. – Это вон тот?

Сидя с Евой Сергеевной, Осинский вытряхивал последние капли из бутылки себе в стакан.

– Тот, тот… – ответил Деветьяров и, хлопнув себя по коленкам, поднялся. – Извини, Асланчик, не буду портить настроения. Пойду. К черту!..

– Ты отдохни, – ответил Аслан. – Выспись. Утро вечера мудренее.

Лена Кузнецова выходила из деветьяровского номера и скрывалась за поворотом лестницы – и снова выходила из деветьяровского номера…

Зазвенел будильник. Шленский открыл глаза. На календаре, обведенное красным фломастером, чернело семнадцатое число.

Деветьяров, проснувшись еще раньше, лежал в постели с открытыми глазами.

Шленский не позвонил Деветьярову – и тот не стукнул ему в стену, как ежедневно бывало раньше. Каждый из них запер дверь и спустился на завтрак.

– Все в порядке? – весело спросил Шленский, подойдя к Кузнецовой.

– Да, – улыбнувшись, ответила она и начала приподниматься ему навстречу.

– Ну, я рад, – еще веселее сказал Шленский. – Сиди, сиди… – И отошел за свой столик.

– Общий привет, – входя, улыбнулся Деветьяров. – Приятного аппетита, – сказал он Аслану. – И тебе, – обратился он к Шленскому.

Шленский молча доел шпроты и пододвинул к себе свою порцию гренок.

– Аслан, когда выезд? – спросил он наконец.

– В пол-одиннадцатого, – ответил Аслан.

– Угу.

– Поесть, что ли, напоследок? – риторически вопросил напряженно-веселый Деветьяров. – А то ведь могли и с пайка снять, – поделился он с Асланом. – За ненадобностью…

– Андрей! – К их столику подошел Роман Юрьевич. – Для вас хорошие вести.

– Ну-ну, – отозвался Деветьяров.

– Конкурс ведете вы, – сказал Роман Юрьевич.

Шленский и Деветьяров одновременно подняли головы. Только Аслан продолжал прихлебывать какао, заедая его гренком.

– А Осинский? – улыбнулся Деветьяров.

– Осинский руку сломал. – Роман Юрьевич внимательно посмотрел на Деветьярова. – А вы не знали?

Деветьяров и Шленский переглянулись и тут же отдернули взгляды.

– Как «сломал»? – переспросил Шленский.

– Просто. Напился, как свинья, и упал с лестницы, – без выражения ответил Роман Юрьевич. – Хорошо еще, Аслан рядом был.

– Угу, – скромно сказал Аслан, доливая из чайника какао. – Еле поймал его. Тяжелый… И зачем люди пьют? – повернувшись к Деветьярову, спросил он. – Один вред от этого.

– Ну хорошо, – неопределенно сказал Деветьярову Роман Юрьевич и отошел от столика.

– Ну, я пойду, – сказал Шленский и вышел из-за стола.

– Так, значит, еле поймал? – уточнил Деветьяров.

– Он погибнуть мог, – без улыбки ответил Аслан.

– Сережа! – кричал Шленский. – Дай семьдесят процентов!

Голубоватое пятно на черной сцене становилось светлее.

– Вот так! Теперь – что-нибудь на третий план!

В зале Дома актера – в Москве, на Тверской – полным ходом шла подготовка к вечеру. По стенам фойе были развешаны фотографии финалисток; вдоль них бродили допущенные на этаж завсегдатаи Дома.

Расположившись в креслах у столика, Жукова и Стеценко, не стесняясь, обсуждали мужчин, останавливавшихся у фотографий.

Неподалеку, на подоконнике, глядя вниз, сидела у открытого окна Кузнецова. С высоты пятого этажа была видна улица Горького и кусок сквера. Напротив, прямо на тротуаре, целовалась какая-то пара.

– Лена! – В дверях зала стоял Шленский.

Кузнецова, соскочив с подоконника, с готовностью шагнула навстречу:

– Да, Леонид Михайлович!

– Лена, у меня к вам просьба, – сказал Шленский. – Позовите, пожалуйста, в зал Андрея Николаевича. Он внизу, в буфете. И девушек.

– Хорошо, – сказала Кузнецова.

– Спасибо. – Шленский, нащупав пачку сигарет, подошел к соседнему окну, растворил его и закурил. Когда через несколько секунд он обернулся, Кузнецова все еще стояла, словно ждала чего-то. Встретив его взгляд, она повернулась и быстро вышла из фойе.

Шленский курил, глядя, как через дорогу все еще целуется та же пара.

Девушки стекались в зал, выходили на сцену, примеряясь к ней. Монтировщики, поглядывая в их сторону, установили на заднем плане кресло-трон для победительницы и ушли за кулисы.

Жукова немедленно села на трон и спросила:

– Как смотрюсь?

Черышева фыркнула. Быстро отвернулась литовка. Лаврушина снисходительно усмехнулась.

– Ой! Дай мне посидеть! – попросила Веснина.

– Девушки, на первый номер! – Хлопая в ладоши, в зал вошел Деветьяров.

Шленский, стоявший у окна, никак не среагировал на его голос, а Деветьяров словно и не заметил его.

– А потом прогон будет? – спросила Шефер.

– Это – к Леониду Михайловичу, – ответил Деветьяров.

– Андрей Николаевич, – спросил Шленский, – вам сорока минут хватит?

– Да.

– Отлично.

И Шленский отправился по фойе мимо служительниц, внимательно рассматривавших полуобнаженную Кузнецову на фотографии.

– Проститутка! – возмущенно пропыхтела наконец одна. Шленский резко обернулся. – А вы что: не согласны? – с вызовом спросила служительница.

До начала оставалось меньше часа. За кулисами царило возбуждение. Одни девушки делали макияж, другие дожидались своей очереди. Крутила телефонный диск Ева Сергеевна; в углу молча сидел телохранитель Степан.