— Ты же знаешь, мы можем подчинять…

— Ты же знаешь, что этого подчинения хватает только на секс… Все остальное — добровольное согласие. Я что-то не помню, чтобы она волочилась за моими ногами и умоляла ее спасти.

— Я был уверен, что будет.

— Спроси ее, — поставил точку Рэм. — От этого будет зависеть все. Но мне кажется, что уже можно начинать копать под ее отца.

Я уже начал. Но ничего не нашел.

— Хорошо, — кивнул.

— Давай, до завтра, — развернулся Рэм к двери. — Мяса привезу сам.

— Спасибо, — усмехнулся. — Ты, может, Мерину тоже привезешь?

Он замер, взявшись за ручку двери, и оглянулся:

— Не привезу. Мы расстались.

Новость меня удивила:

— Почему?

А вот между желанием быть честным и соврать во благо Рэм всегда балансировал плохо:

— Не мое.

— Понятно.

— До завтра, — и он вышел.

А я не стал дослушивать отголоски своей тревоги за него — мне пока не до этого. Разлил чай по чашкам, накапал туда масел, захватил бальзам и поспешил обратно к Дане.

Она сидела на краю кровати, прикрыв грудь одеялом… и я скользнул по ней взглядом, понимая, что спросить ее будет непросто. Я не хотел спрашивать. Не сейчас. Я вообще не понимал, как ее спросить, потому что при одной мысли, что ее придется отпустить, шерсть вставала дыбом на загривке.

— Мой ответ — да, — вдруг тихо сказала Дана, внимательно следя за тем, как я опускаю чашку подле нее. Внутри меня огрело молнией и приложило обухом, но снаружи лишь немного дрогнула рука. — Я подслушала…

— Я тебя не о чем не спрашивал, — заметил ровно, удивляя себя самого, в то время как в груди рвались фейерверки.

— Ну вдруг спросишь, — стал глуше ее голос.

— Не могу я тебя спросить, — поднял на нее взгляд. Она растерянно моргнула, тяжело сглатывая, думая совсем не то. Еще бы — ей быть брошенной привычней. Но и мне одному проще. Было. В прошлой жизни. — Я не собираюсь тебя отпускать.

Она судорожно вздохнула:

— Держал бы силой? — усмехнулась.

Быстро пришла в себя. Только же чуть не умерла, думая, что я не буду за нее бороться.

— Если бы понадобилось, — подполз к ней на коленях, вытягивая из карманов джинсов тюбик. — Ложись на живот.

— Ты невозможный, Медведь, — закатила она глаза. — Может, тебе не нравится, когда по своей воле с тобой хотят быть? Любишь пожестче?

Хорошо, что она извернулась так, что попка осталась прикрыта. А то бы мы больше не смогли ни чаю попить, ни продолжить занимательную перебранку.

— Конечно, пожестче, — растер я бальзам между пальцами и прикрыл глаза, медленно выдыхая. — Я же медведь…

— Хреновый из тебя медведь, Медведь. — От меня не укрылось, как с ее губ слетел тихий стон, когда коснулся ее спины. — Слишком добрый…

— Это у тебя была хреновая жизнь, Дана, раз я тебе добрым кажусь. — Я с упоениям массировал мышцы ее спины, прислушиваясь к ее ответу.

— Тебе просто не с кем сравнить. — Она немного постанывала на мои нажатия, вынуждая меня цедить сквозь зубы. — Ты тут один сидишь… А если бы поехал со мной к людям, сразу все понял.

— Возьмешь меня к людям?

— Нет, я не буду тобой делиться.

— Почему?

Она помолчала, прежде чем продолжить:

— А у тебя были девушки?

— Ты имеешь в виду серьезные?

— Ну… какие-нибудь.

— «Какие-нибудь» были.

— А серьезные — нет?

— Нет.

— Мы с тобой оба калеки, Медведь, да?

— Тебе видней… — Я склонился к ее спине и коснулся губами между лопаток. Мне захотелось.

Дана говорила то, что считала нужным, и я брал с нее пример, только предпочитал дело.

— Тебя не пугает? — прошептала, замерев.

— Меня пугает, что я не оправдаю твоих ожиданий, — продолжал я делать вид, что мне еще осталось, что растирать по ее коже. На самом деле не мог остановиться. — А ты — моих. Ты можешь не найти себе здесь что-то, чем хотела бы заняться, что держало бы тебя не только в моем доме, но и в моем мире. Потому что я — это не все. Тебя не устрою только я. А меня не устроит, если ты будешь бегать сюда только ко мне, отогреваться и снова убегать в свою жизнь.

Я говорил, а сам не понимал вообще, как собираюсь следовать своим стройным умозаключениям, потому что ее ощущения под моими пальцами сейчас весь мой мир. И мне не нужен мой прежний. Я забыл, как в нем жить без нее.

Дана молчала долго. Я уже думал — сдалась.

— Ну куда я убегу? Ты же сказал, что не отпустишь.

По моим губам прошла дрожь улыбки.

— Не отпущу. То, что меня что-то пугает, ничего не значит.

На этом она затихла, а я заставил себя оторваться от нее и вспомнить про чай.

— Что тут? — тяжело уселась она.

— Успокоительное. Без либидопонижающего.

Дана прыснула и уткнулась в чашку, а я занялся оживлением камина.

Мы замолчали надолго, думая каждый о своем. Я думал, что мне нужно что-то изменить, сделать так, чтобы она осталась навсегда, ведь я без нее теперь не могу. Удивительно, что эта тема еще не стала основой наших договоренностей, но Дана — умная женщина. Если бы она хоть намекнула, что я в ней нуждаюсь из-за своей проблемы с оборотом, на этом пришлось бы все закончить. Я уже отказался от того, чтобы тянуть ее за собой. А она мне ничего не должна, что бы я там ни говорил в начале.

— Медведь, а ты правда умеешь подчинять женщин?

— Подслушивать разговоры старших нехорошо, — покачал головой, ставя чашку на камин. Спать хотелось неимоверно, и я бы сейчас снова подчинил одну неуемную особу, чтобы у нее больше язык не ворочался. — Да. Умею. Эта опция выдается оборотням в стандартной комплектации…

— Ты же знаешь, что пугаешь меня сейчас, — внимательно следила за мной Дана.

— Но ты не пугаешься, потому что подслушивала тщательно, — направился к ней и опустился на кровать.

— Только склонить к сексу? — хмурилась она. — И как это работает?

Последнее, о чем бы мне хотелось говорить.

— Если я кого-то захочу поиметь, — начал нехотя, — ей покажется, что она тоже меня хочет… Надо прижать только покрепче. Гормоны заставляют вырабатывать кожу особенные вещества, похожие на наркотический токсин. Он обезболивает, расслабляет нервную систему и обеспечивает всплеск эндорфинов в крови партнера…

Несмотря на озвученные эффекты, моя пигалица слушала это все как страшную сказку на ночь, сложив светлые бровки домиком.