и фальсификация денег неуполномоченными лицами всюду сопровождалась самыми свирепыми мерами наказания.

Пусть вас не смущает громоздкая система соотношения монет (один к двадцати и к двенадцати) — средневековым купцам она трудностей не доставляла. В конце XII века в Италии появилась новая большая серебряная монета. Итальянский grosso (грош)21 равнялся двенадцати денье, таким образом впервые обратив воображаемый солид (су, шиллинг) в реальную монету. Однако в основном он циркулировал в Италии, коммерческий мир которой опережал в развитии остальную Европу.

Купцы из Труа инвестировали свои денье во многое, но в первую очередь — в производство шерсти. Часть сырья они получали от местных овец, но все же лучшая шерсть происходила из-за границы, прежде всего из Англии. Для средневековых жителей Труа поговорка «В Англию шерсть возить» означала то же, что для нас «В Тулу со своим самоваром». Стада длинношерстных овец бродили по лугам и болотам Котсуолдса и Линкольншира, короткошерстные животные — по холмам и торфяникам Уэльса и шотландского приграничья, а также пастбищам Шропшира и Херефордшира. Особенной славой пользовались монастырские стада, например выращиваемые в Тинтернском аббатстве. Большая часть английской шерсти обеспечивала сырьем станки Фландрии, но некоторое количество удавалось привезти во Францию и в Шампань. Труаские купцы покупали также и бургундскую шерсть, лишь немного уступавшую в качестве английской. Приобретая товар в большом количестве, купец получал намного более выгодную цену по сравнению с той, которая была доступна ткачу, закупавшему материал лично. После чего торговец уже поставлял эту шерсть ткачам, указывая, какого плетения ткань желал бы получить. В теории предприниматель продавал свое сырье индивидуальным производителям тканей, а затем выкупал у них уже готовую продукцию, однако, поскольку торговец шерстью имел дело с одними и теми же мастерами, фактически он руководил рассредоточенной по городу фабрикой.

Когда рынок шерсти на подъеме — иначе, впрочем, бывает редко, — ткачи имеют возможность кормить своих детей и жен, обитавших на верхних этажах арендуемых ими жилищ и помогающих прясть и ткать главам семейств. Но как только суконный рынок слабеет, в результате, скажем, войны, разрывавшей все торговые связи, дельцы закономерно переключают свое внимание и капитал в другие области, оставляя семьи ткачей побираться на паперти.

Гильдия ткачей первая приняла в свой состав «странствующих подмастерьев», или «поденщиков». К 1250 году в городах Фландрии таковых находилось немало. Закончив свое обучение, ученик не мог сразу сделаться мастером, но его труд в качестве подмастерья был востребован у торговцев тканями. Даже в хорошие времена такие рабочие подвержены капризам рынка и своих работодателей. Каждый понедельник они собирались на площадях и перед церквями, где мастера набирали рабочих на трудовую неделю. В субботу вечером, спустя шесть дней изнурительной работы от заката до рассвета, поденщик получал причитающееся жалованье и в понедельник снова был вынужден искать себе место.

В 1245 году в Дуэ, одном из богатейших фламандских «суконных городов», произошло небывалое событие. Собравшись вместе, ткачи устроили забастовку. Разгневанные купцы жестко подавили это повстанческое движение, уверив горожан, что ничего подобного больше не повторится.

Купец мог заключить долгосрочный контракт с каким-нибудь большим английским аббатством, забирая себе весь настриг в течение нескольких лет (часто семи). В период действия контракта он вносил аванс и выплачивал фиксированный годовой взнос. Договор составлял нотариус, сначала в черновом варианте, а затем со всем тщанием на пергаменте в трех экземплярах: по одному для каждой из сторон и еще один для собственного архива, тем самым наделяя его юридической силой.

Когда груз с шерстью прибывал из Англии к труаскому купцу, то в первую очередь подвергался предварительному осмотру в его доме. Подмастерье отбраковывал негодный материал, а годный разделял по трем градациям: первоклассный, второсортный и низкого качества. После этого шерсть надлежало промыть в щелочи, дабы удалить остатки жира, и разложить на досках для просушки на солнце. Вооружившись щипцами и встав на четвереньки, усердный подмастерье удалял крупицы почвы и прочие примеси. Если сор достать было невозможно, он обрезал участок небольшими ножницами. Шерсть с туши мертвых овец было строго запрещено смешивать с шерстью, остриженной с живых животных.

После того как шерсть промывали и сушили, ее было необходимо старательно отбить и вычесать. Далее купец передавал материал ткачу, супруга которого пряла из него нить с помощью прялки и веретена. После чего нить основы, более прочную, чем уток, надлежало сформировать по толщине, скрутить и разделить на необходимое количество нитей определенной длины, а нить утка следовало намотать на катушку в челноке. И хотя прядение все еще осуществлялось по старинке, средневековые ткацкие станки шагнули далеко вперед по сравнению с римскими моделями. Прядильщик сидел на стуле с высокой спинкой, поставив ноги на педали, и перемещал челнок с шерстью взад-вперед между ремизками, поднимающими и опускающими нити основы.

Выходивший из-под ткацкого станка материал еще не был законченной тканью. Полуготовый товар требовалось отнести к сукновалу, который его замачивал, производя усадку ткани, и натирал сукновальной глиной, не только для того, чтобы очистить, но также чтобы придать ему форму и подготовить к покраске. Ткань замачивали в корыте, а сукновал с помощниками топтали ее босыми ногами (отсюда еще одно название сукновала [англ. fuller] — «топтальщик/ходильщик» [англ. walker]; две распространенные английские фамилии Фуллер и Уокер указывают на одно и то же ремесло). Этот процесс также укреплял материал. После замачивания ткань опять сушили: ее вертикально развешивали на деревянных рамах, называемых ширильными, за натяжные крюки, расположенные вдоль параллельных брусьев, которые можно было отрегулировать так, чтобы ткань была растянута до нужной длины и ширины. Эта задача нередко ложилась на женские плечи. Затем ткань подвергали финальному ворсованию, поднимая ворсинки еще влажной материи и подстригая их уже высохшими большими плоскими ножницами около метра длиной. Лучшую ткань стригли несколько раз. Напоследок ее чистили щетками, прессовали и складывали.

Окрасить ткань можно было на любом этапе производства. Иногда окрашивание совершали еще на стадии пряжи или даже в исходном состоянии руна, откуда произошло английское выражение «еще в шерсти окрашен», означающее закоренелую позицию — «до мозга костей». Иногда ткань продавали неокрашенной, в частности влиятельнейшей гильдии Arte di Calimala, занимавшейся отделкой ткани во Флоренции. Нередко окрашивание было последним этапом процесса. Красильщик нагревал кадку над огнем и, ворочая ткань длинными щипцами, вымачивал ее в воде, расцвеченной вайдой (синий), мареной (красный)[24] и прочими красителями, смягченными древесной золой. Узнать красильщика было несложно: по окрасу ногтей. Красил он не только ткани, но время от времени и иные изделия, такие как деревянные распятия и орнаменты.

Помимо шерстяных тканей, торговец мог изредка иметь дело