школе, трудно что-либо добавить. Врачебный гонорар зависел от благосостояния и статуса заболевшего. Недуг состоятельного пациента мог оцениваться в десять ливров или больше; королевские болезни обходились в сотни. Вправление сломанной или вывихнутой конечности стоит несколько су или даже целый ливр. Злые языки приписывали медикам следующую поговорку: «Бери, пока больному больно».

Другой текст предписывал практикующему врачу следующий образ действий: «Отправляясь к пациенту, старайся каждый раз делать нечто новое, чтобы никто не осмелился сказать, будто, кроме книжной учености, ты ничем не владеешь». И даже внушительно советовал: «Если, посетив больного, ты, по несчастью, обнаружишь его мертвым, то на расспросы о целях своего визита отвечай, что знал о грядущей смерти в эту ночь, но желаешь уточнить конкретный час».

Один язвительный автор писал, что хитрый врач одному сообщает о скором выздоровлении пациента, а другому о неизбежности печального исхода, тем самым подкрепляя свою репутацию как минимум на четверть. «Если пациент достаточно удачлив, чтобы выжить, — заключает он, — то чаще это происходит вопреки бестолковому врачу, но ежели ему суждено умереть, то здесь и пригодится врач со всеми его ритуалами».

Несмотря на скепсис и насмешки, профессия врача привлекала немало способнейших молодых людей. Помимо школы в Салерно, действовала почти столь же уважаемая школа в Монпелье, где арабские и еврейские ученые из Испании работали бок о бок с провансальцами, французами, итальянцами и уроженцами прочих мест. Таким образом, на всю Северо-Западную Европу существовало лишь две медицинские школы, в Париже и Монпелье, между тем как в Италии их было уже несколько. После подготовительного трехгодичного курса будущий врач проходил пятилетний курс обучения, за которым следовал год интернатуры с опытным практикующим врачом. Только после этого ученик допускался до формального экзамена, успешно сдав который он получал от факультета лицензию на собственную практику. Поскольку университеты во многом были сформированы по церковному образцу, лицензия выдавалась от имени папы римского и присуждалась епископом во время церемонии в церкви.

Однако контроль со стороны религии носил больше номинальный характер. Настоящей бедой медицинского образования было не преклонение перед святыми, а увлечение медицины астрологией и нумерологией. Созвездиям и планетам приписывали власть над разными частями человеческого тела. Нумерология предлагала запутанные руководства для оценки течения болезни. Считалось, что тело заключает в себе четыре гумора и три духа, диагностика которых осуществляется через изучение мочи и стула, прощупывание пульса, приводить в норму который в те времена брались кровопусканием, совершая надрез напротив очага боли.

Все эти представления были унаследованы из Античности, и целью их было представить анатомию и физиологию столь же ясными и логичными, как арифметическая задача.

Медицинские учебники23 были редкой драгоценностью. Большинство греческих текстов попадало на Запад окольными путями, сначала будучи переведенными на арабский язык и затем уже с арабского на латынь. Переводчиками второго этапа, как правило, были трудившиеся в Испании сообщества иудейских и христианских писцов, первые осуществляли подстрочный перевод с арабского на латынь, а вторые дорабатывали текст, придавая языку научный характер. Легко себе представить, сколькими описками и неточностями обрастали греческие трактаты по пути в Монпелье и Париж!

Знание арабского языка выдвинуло врачей-евреев на первый план медицинской науки, и к их услугам часто обращались принцы и вельможи. Едва ли не основной их специализацией были болезни глаз. Даже такой неумолимый сторонник еврейских гонений, как Альфонс де Пуатье, брат Людовика Святого, консультировался у еврейского специалиста по поводу глазного заболевания. Подобно арабским врачам, еврейские врачи двигались в сторону рациональной терапии, однако абсолютно все медики — будь то христиане, арабы или евреи — пока еще не отказывались от веры в астрологию, нумерологию и магию.

Вооружившись всем доступным знанием и собственным здравомыслием, средневековые доктора отважно сражались против всего многообразия людских хворей. Широкое распространение имели кожные заболевания, поскольку в ту эпоху грубую шерсть носили прямо на голое тело, банные процедуры происходили весьма нечасто, особенно среди широких масс, да и стирка представляла собой очень непростое дело. Недостаточное и однообразное питание, — в частности, нехватка свежих фруктов и овощей — грозило возникновением цинги у всего населения, особенно в городах, где плохие санитарные условия способствовали распространению инфекций и микробов. Зимой в жилищах царил холод и сквозняк, и пневмония была страшным убийцей. Нередко встречался тиф, а также сердечные и сосудистые заболевания.

Но все же самой частой причиной обращения за медицинской помощью были травмы и ранения. И здесь средневековый хирург был довольно искусен, демонстрируя даже некоторое понимание проблемы инфицирования. Колющие и режущие раны он обрабатывал такими «медикаментами», как стерильный яичный белок. Один итальянский монах, Теодорик Луккский, сын хирурга, участвующего в Крестовых походах, рекомендовал для этих целей вино, которое, как известно, содержит алкоголь, и предостерегал от сложных мазей и снадобий, которыми грешили некоторые доктора. Хирургические инструменты включали в себя ножницы, зеркало, бритву, скальпель, иголку и ланцет.

Разнообразные хирургические операции выполнялись при таких заболеваниях, как катаракта и грыжа; практиковалась также литотомия (удаление камней в почках или желчном пузыре) и даже трепанация. Однако такие операции не сулили больному ничего хорошего.

Порой хирургический пациент мог надеяться на облегчение мук при помощи одного из известных видов «наркоза». Теодорик Луккский упоминал о смоченных опиумом губках и о высушенной мандрагоре, которою необходимо было размочить в горячей воде, а затем вдыхать. Бартоломей Английский также рассуждал о ценности мандрагоры как анестетика: «Тот, кто примет порцию, проспит четыре часа, не ощутив ни огня, ни железа». При этом он утверждал, что «никакой плач больного не остановит хорошего эскулапа, коли тот решился прижигать или резать».

Кровопускание, долгое время остававшееся весьма популярной оздоровительной процедурой, обыкновенно выполнялось цирюльниками, и в XIII веке некоторые из них вовсе забросили бритье бород и стрижку волос, посвятив себя исключительно хирургическому врачеванию. Многие из них также специализировались на вырывании зубов. Из-за скудного питания зубы оставались хронической проблемой, по большей части из-за слабых десен, нежели кариеса. Богатые пациенты платили до пяти ливров за удаление, а за кровопускание цирюльники получали целых пятнадцать су. Низшие классы обходились без этих роскошеств.

Широкое распространение имели психические заболевания. Родовые травмы нередко приводили к различным повреждениям головного мозга. Всем известны коллективные умопомешательства, вроде плясок святого Вита, однако самая знаменитая вспышка этой «танцевальной мании» произошла не ранее XIV века. Жертвы, взявшись за руки, плясали в диком исступлении, пока не падали от изнеможения с пеной у рта. Этот коллективный припадок лечили либо пеленанием, когда больных, словно младенцев, удерживали от причинения вреда себе и другим, либо экзорцизмом.

Психических больных редко заключали под стражу, однако бывало, что их привязывали